или кто-то еще от ее имени или по ее поручению, добавил Людвиг
да, да, я все подпишу. Куда ставить подпись?
Шурупов пододвинул к подследственному заполненный на машинке лист бумаги: вот здесь, он показал пальцем на место для подписи.
отлично, конвой!
да, товарищ полковник, два солдата зашли в камеру
оформите Карлу Рудольфовичу документы на освобождение и сообщите мне, когда будут готовы, я скажу, куда его вывести. Его добросят до дома.
есть, товарищ полковник, руки за спину, на выход, приказал конвоир Карлу Мессеру.
видишь, фон Дорн, как мы быстро дела делаем. А ты переживал.
думаешь, он нас на нее выведет?
ну а куда он денется, жить-то он хочет. Пойдем пообедаем, у нас здесь прекрасная офицерская столовка.
105.
После обеда фон Дорн решил прогуляться оп проспекту Маркса от Дзержинской до кинотеатра Ударник. Надо было убить время до вечернего концерта, а заодно и подумать.
Подходя к Националю, он неожиданно увидел знакомую фигуру, заходящую в Торгсин.
черт, мы ее везде ищем, а она прямо под носом, в километре от Дзержинки
Ирма Мессер, а это была именно она, не оглядываясь по сторонам, прошмыгнула в Торгсин, располагавшийся в здании гостиницы Националь, прямо у здания американского посольства.
Фон Дорн поднял голову и увидел, что на балконе стоит какой-то американец и снимает на любительскую камеру все, что происходит вокруг. Он прошел, не задерживаясь мимо Националя и посольства, и здания Университета. Свернул на Герцена, но, потом развернувшись, пошел в обратном направлении. Но поравнявшись с американским посольством, Людвиг увидел еще одну знакомую фигуру, медленно идущую от угла с улицей Горького.
Интересно, это совпадение или нет? подумал Людвиг, провожая взглядом заходящую в тот же Торгсин Грету фон Бюлов. Плохо то, что негде было приземлиться. Стоять здесь не принято. Посольство, гостиница. В Москве у таких мест не стоят. Милиция сразу прогоняет. Скамеек нет. Только если в Александровском саду. Но это через площадь, на которой разворачивается поток машин. Придется пофланировать от Герцена до Горького и обратно, словно когда-то по Турмштрассе, когда его Моника брала Моабитский ломбард.
110
Это был последний ломбард, где хранились семисвешники Ганса Келлера. Фон Дорн понимал, что она будет там, когда сказал ей два дня назад, что уедет в командировку в Гитлерград.
Она не хотела, чтобы он был где-то рядом, когда она пойдет на дело. Так было с жирафами, так было и сейчас. Он не хотел ее брать в ломбарде. Он просто хотел ее спросить: «почему?».
А для этого нельзя было заходить в ломбард. Нужно было оставить себе свободу для маневра и подавить полицейского.
Он так и ходил почти час между Ратеновер-штрассе и штромштрассе, предварительно вынув тросик у стартера припаркованного недалеко от ломбарда мотоцикла.
Но вот, тень метнулась из ломбарда к мотоциклу.несколько ударов по рычагу стартера потом еще.. ничего. Грабитель слез с мотоцикла с намерением разогнать его под горку.
привет, любимая, фон Дорн тихо подошел сзади
Моника повернулась и сняла шлем, раскидав свои роскошные рыжие волосы по спине.
привет, любимый, я знала, что ты меня вычислишь.
почему? спросил Людвиг
почему знала?
нет, почему ты это делала? Тем более, если ты знала.
это был мой долг. Перед моим отцом и моим народом.
какой долг, о чем ты?
поехали домой, я тебе расскажу, запустишь мотоцикл?
Людвиг вынул тросик из кармана и прикрутил его на место.
садись назад и держись крепко, сказала Моника, расположившись в седле и ударив по стартеру.
Они понеслись по ночному Берлину к Потсдамской площади. Фон Дорн крепко обнял Монику за талию и прислонился щекой к ее кожанке. Он по-прежнему любил ее и доверял ей.
Они поднялись в ее квартиру.
тебе чай или кофе?
кофе пожалуйста.
Моника поставила кофейник на плиту. Нарезала хлеба, сыра и колбасы.
тебе яйцо сварить?
да, можно даже два.
тебе яйцо сварить?
да, можно даже два.
у меня всего два осталось: одно тебе, другое мне.
хорошо.
Через пару минут она принесла поднос с едой и кофе в гостиную и поставила на столик.
ты обещала ответить на вопрос, почему?
это давняя история. Я была маленькой девочкой. И родилась в берлинском гетто
У Людвига поднялись брови
да-да, я еврейка
когда гитлеровцы нас забирали семь семей из нашей квартиры передали моему отцу семь семисвешников. Один из них был наш. В их основаниях в самих подсвешниках были спрятаны какие-то семейные драгоценности кольца, серьги, камни из перстней, а также письма выжившим родственникам. Мой отец все это должен был спрятать, а может и сохранить. Так как нашу семью забирали последней. Мы еще надеялись, что мы останемся. Не поедем в концлагерь. Какие же мы были глупые. А потом пришел он. Я не знала тогда, как его зовут. Но он командовал солдатами, которые пришли с собаками и забирали последних оставшихся в гетто евреев. Он избил моего отца, сначала прострелил ему ногу, потом сказал, что мы можем откупиться от концлагеря. Отец поверил, и дал ему свой семисвешник, показав, что на дне есть местечко для нескольких бриллиантиков.
Он рассмеялся и застрелил отца. В голову. И забрал все подсвешники. А нас с мамой и братом отвезли в Минское гетто. А оттуда в Саласпилс. Там было очень много детей. И все умирали от голода и побоев. Но однажды я снова увидела его. Он приехал с инспекцией лагерей.