Торюмон Рэйден:
Повинуюсь, господин!
Дело закрыто, все ясно.
Гори, мой язык, от невысказанного,
скрипите, зубы, от умолчания!
Сэки Осаму:
Гори, язык? Скрипите, зубы?
О доблестный самурай!
Воплощение всех добродетелей,
прозрение всех будд!
Через сцену бежит служитель, задергивая занавес.
Через сцену бежит служитель, задергивая занавес.
4. «Отец готов принять вас»
Студеный рассвет вползал в дом сквозь щели бамбуковых ставен. Нагретый камень давно остыл, но под одеялом оставались жалкие крохи тепла.
С решительностью самоубийцы я отбросил одеяло и вскочил на ноги. Махи руками. Махи ногами. Наклоны. Приседания. Отжаться от пола. Что теперь? Бегом на двор, голым по пояс, в одних просторных хакама. Идиот, сегодня тебе не нужно на службу. Тебе дали выходной. Зачем ты подскочил ни свет ни заря?
А, поздно. Что теперь мучиться?!
У колодца стоял отец: наполнял водой лохань.
Доброе утро, отец.
Доброе утро.
Я наполнил вторую лохань. Отец хмыкнул, я отвернулся, пряча улыбку, и мы оба предались безумствам. Уй-й! Что ж так холодно?! Это же не вода, это пыточный инструмент! Не дрожать, слышишь? Н-не д-д-дрожать
Мы умылись. Почистили зубы. И наконец позволили себе растереться полотенцами досуха, докрасна!
Это правда, что Ивамото Камбун убивал безликих? спросил отец, одеваясь.
Правда.
Он напал на тебя?
Я завязал пояс. На востоке разгоралось белое сияние. Ни облачка, день будет ясный, безветренный, морозный. Солнца не видно, но серебро восхода все ярче. Вот-вот проступят золотые прожилки. К моменту, когда солнце восстанет из моря, полыхнет в полнебосвода.
Такой восход называют «жемчужным венцом».
Да. К счастью, вмешался сенсей Ясухиро. Камбун напал на него.
Со стальными мечами?
Да.
Отец достал кисет, набил трубку табаком. Я сбегал в дом, зажег лучину от очага, вернулся к колодцу. Поднес лучину отцу, дождался, пока он пустит первый клуб дыма.
Это Мигеру оглушил его палкой?
Клюкой.
Уточнять, что у Мигеру за клюка, я не стал. Каонай занимался ее починкой, сидя в беседке ему дозволялось там работать. Ему-то чего не спится?
Камбун совершил преступление. Твой слуга помог его задержать. С другой стороны, безликий поднял руку на самурая. Наверное, он заслуживает наказания.
Да, я подумаю над этим.
Отец пыхнул трубкой и ушел в дом.
О-Сузу подала нам завтрак. Бобовая каша с соленой редькой, морской окунь, чай. Наевшись, я обошел двор и был приятно удивлен. Ни одной сломанной или подгнившей доски в заборе. Дрова нарублены и наколоты поленница крышу навеса подпирает. Двор чисто выметен, сучья на деревьях подрезаны. Беседка и нужник починки не требуют
Мигеру? Без отдельного приказа? Учится быть примерным слугой? Или чует за собой вину, вот и старается?!
Стук в ворота отвлек меня от размышлений.
Пришел аптекарь Судзуму осмотреть мою достопочтенную матушку. Приближались роды, матушка то и дело жаловалась на недомогания. Судзуму наведывался к нам частенько; в последнее время в сопровождении повитухи Анеко, чтобы глядеть туда, куда мужчинам глазеть не дозволено. Говорят, лучшая повитуха на ближайшие четыре квартала.
Нам с отцом Судзуму доложил без свидетелей: недомогания матушки от душевных волнений. Беспокоиться не о чем, госпожа просто желает внимания к себе. С беременными это случается. Я подумал, что отец, который успел побывать бабушкой Мизуки, знает об этом не меньше лекаря. Но раз отец ничего не возразил, то и я счел за благо промолчать.
Когда визит завершился, я проводил гостей до ворот.
Как твой сын, Анеко? спросил Судзуму, выйдя на улицу.
Лучшего места для разговора, чем под нашим забором, они не нашли. Зачем я подслушиваю? Как мне не стыдно!
Мастер Микио им доволен. Сказал: клетки для сверчков, которые делает Ринджи, не стыдно выставить на продажу. А как твоя дочь?
Я выдаю Теруко замуж.
Я замер на месте. Неужели Судзуму нарочно затеял этот разговор, зная, что я неподалеку? По-моему, он говорит громче, чем следовало бы.
Да?! И за кого же?
За моего помощника Йори. Месяц назад он сдал экзамен, теперь может открыть свое дело.
Я помню Йори. Толковый парень.
Приходи на свадьбу, Анеко.
Тысяча благодарностей, Судузуму-сан! Я непременно приду.
Я отошел от забора, стараясь не шуметь. Теруко-тян. Лицо. Улыбка. Порывистые движения. Ее ошибка стоила жизни моему отцу и фуккацу моей бабушке. Да, случайность. Трагическая случайность. Простил ли я Теруко?
Не знаю.
Надо прислать подарок на свадьбу.
Я не ушел далеко, когда в ворота опять постучали. Посыльный принес мне записку от Цуиёши: «Сегодня в час Лошади. Отец готов принять вас.»
Не знаю.
Надо прислать подарок на свадьбу.
Я не ушел далеко, когда в ворота опять постучали. Посыльный принес мне записку от Цуиёши: «Сегодня в час Лошади. Отец готов принять вас.»
В спальне гостей не принимают.
Сейчас особый случай. Сенсей ранен, лекарь запретил ему вставать. «Истинное искусство, вспоминаю я слова Ясухиро, невозможно без правил и канонов. Но возможно ли оно без нарушения правил?»
Полагаю, что нет, ответил тогда мой отец. Хотя и не всякое нарушение есть искусство.
В доме теплее, чем во время моих предыдущих визитов.
Спальня большая, четыре на шесть шагов. Стены обклеены бежевой бумагой, на ней тонкими контурами намечены весенние лилии. Ясухиро лежит на футоне, набитом хлопком и шерстью. Ставни закрыты, в изголовье горит масляная лампа. В ногах жаровня. Рядом с кроватью изящный столик из светлого дерева, покрытого темно-коричневым лаком. Флаконы, баночки с мазями и лекарствами.