Он был таким спокойным, таким серьезным, когда все остальные только и знали, что бегали по дому с криками. Когда у твоей матери подкосились ноги, он отнес ее на кровать, послал за доктором, организовал слуг, и при этом все его слушались. Такой мужчина мне по душе. Он напоминает Клемента, моего мужа, когда он был жив.
— Мне все равно, кого он тебе напоминает, — грубовато ответила Вирджиния. — Я намереваюсь отделаться от него.
— Развод здесь не так легко получить, — спокойно заметила тетя, — и гораздо труднее в Англии.
— Но не захочет же он оставить меня при себе! — воскликнула Вирджиния.
— Ну, это ему решать, — ответила Элла Мэй. — Он всегда очень вежлив в письмах. Каждый раз интересуется, не может ли он быть чем-нибудь полезен. Наверное, Вирджиния, мне следует ответить, что ты снова на ногах.
— Нет! И еще раз нет! Ты не сделаешь этого! Слышишь, тетя? Ты не должна! Он может захотеть повидаться со мной, а я этого не перенесу.
— Я могу и не торопиться, — спокойно ответила тетя Элла Мэй, — но рано или поздно он все равно узнает.
— Каким образом?
— Если только ты не останешься здесь отрезанной от всего мира на всю жизнь, люди обо всем узнают.
— Какие люди? У меня нет друзей.
— Но есть пресса, — напомнила тетя. — Когда почувствуешь себя получше, загляни в нижний ящик бюро в гостиной. Там ты найдешь кипу газет, которые я сохранила для тебя, с фотографиями твоей свадьбы, с заголовками о твоей болезни. Невеста маркиза надолго заняла первые страницы многих газет. К тому же смерть твоей матери усилила драму.
Вирджиния всхлипнула.
— Ах, тетя! Что мне делать?
— Мне кажется, пора становиться взрослой, — ответила Элла Мэй. — Видишь ли, Вирджиния, ты никогда на самом деле ничего не решала. Тебе не позволяла мать. И хотя, я знаю, она была трудным человеком, думаю, ты сама была склонна уступать ей, чтобы только избежать скандала. А это так не по-американски — уступать. Ты должна смело идти вперед и побороть в себе страхи, которые сама придумала, и не бояться людей. В конце концов они такие же, как и ты: их сердца бьются, их царапины кровоточат, и их так же посещают чувства тревоги и страха, беспокойства и подавленности.
Вирджиния помолчала недолго, а потом произнесла:
— Что ты хочешь, чтобы я сделала?
— Это решать тебе самой, — ответила тетя.
— Ты хочешь, чтобы я попросила его приехать сюда повидаться со мной?
— Полагаю, в скором времени нам придется сообщить ему, что ты выздоровела. Хорошо бы посмотреть на его лицо, когда он увидит тебя такой. Ведь он помнит тебя, какой ты была на вашей свадьбе.
— Я ненавижу и презираю его, — горячо произнесла Вирджиния. — Я потому и заболела, тетя, что в течение трех недель, после того как мама приказала мне выйти замуж, я лежала без сна по ночам и все время повторяла: «Ненавижу! Ненавижу!» Знаешь, я даже смастерила восковую фигурку из свечки и протыкала ее булавками, приговаривая: «Умри! Умри!» Мне няня рассказывала, что так поступают индейцы, если ненавидят кого-то. Но он не умер. А вместо этого приехал, и… я вышла за него замуж.
Ее голос дрогнул, и она опять всхлипнула.
— Ты можешь смеяться, помня, какой уродиной я была, но и тогда я мечтала, что однажды полюблю. Все надеялась встретить человека, который полюбит меня, несмотря на мою внешность, и совсем не за деньги. Наверное, в глубине моей памяти жило воспоминание о том, как ты поступила всем наперекор и вышла замуж за любимого человека. Тогда мне было немного лет, но все же я запомнила, как мама с папой говорили, что ты глупо себя ведешь и что только ограниченные люди утверждают, будто жизнь без любви ничего не стоит. Но уже в то время я знала, что ты права.
— Моя бедная девочка! — тихо сказала тетя Элла Мэй.