Для нее они были символом того, что она пыталась поймать, а может быть, того, что уже было потеряно?
— Ты в моем доме, — ответила женщина. — Я за тобой ухаживаю.
— Тетушка… Элла… Мэй, — запинаясь, проговорила Вирджиния. — Я… теперь… вспоминаю, вы… сиделка. Я… была больна?
— Да, дорогая, очень больна.
— Что… случилось со мной?
— Думаю, тебе не стоит сейчас говорить об этом, — ответила тетя. — Лежи спокойненько. Немного погодя я еще раз дам тебе питье.
— Я хочу… сейчас, — упрямо проговорила Вирджиния. — У меня жажда.
Ей опять поднесли стакан, и она попыталась понять, благодаря какому компоненту этого вкусного напитка пропадает сухость в горле.
— Мед! — сказала она вслух, выпив все до дна. Тетушка разулыбалась.
— И водяной кресс, и сельдерей и другая зелень.
— Зелень? — удивилась Вирджиния, но она была слишком слаба, чтобы продолжить разговор на эту тему. — Сколько времени… я здесь?
— Давно, — коротко ответила ей тетя. Вирджиния помолчала. Потом заговорила снова:
— Я пытаюсь вспомнить… Я упала… Произошел несчастный случай?
— Не думай об этом сейчас, — принялась упрашивать ее тетя. — Просто попытайся заснуть.
— Мне кажется… я спала… очень… долго, — пробормотала Вирджиния и тут же заснула, едва успев выговорить последнее слово.
Когда она вновь проснулась, наступил вечер. Она была уже в доме. Шторы на окнах задернуты — яркие ситцевые занавески, недорогие, но симпатичные. Комната была маленькой, с низким потолком, и хотя на дворе стояло лето, в камине горел огонь. Вирджиния шевельнулась, тетушка тут же поднялась из кресла у камина и подошла к ней.
— Вот ты и опять проснулась, — сказала она. — Хочешь немножко супа?
Вирджиния кивнула. Тетя покормила ее. Суп был даже вкуснее, чем медовое питье. Съев изрядную порцию, Вирджиния почувствовала себя не такой усталой.
— Я рада… видеть… вас… тетушка Элла Мэй, — сказала она, тщательно подбирая слова, как будто ей с трудом удавалось припомнить их. — Я часто думала о вас… но вы никогда… не заходили к нам… в Нью-Йорке.
— Да, дорогая, — мягко ответила тетя.
Вирджиния вдруг вспомнила и разговор на повышенных тонах, и отца, пришедшего чуть ли не в ярость, как часто бывало с ним, когда ему кто-нибудь перечил; и мать, тоже разозленную; и хлопанье дверьми, и то, как тетя Элла Мэй уходила из дома со слезами на глазах, но непобежденная и непреклонная в своем решении.
— Я… помню, — вслух произнесла Вирджиния. — Вы ушли… из дома.
— Да, дорогая, — подтвердила тетя. — Я ушла и вышла замуж. А к тебе на свадьбу меня пригласила твоя мать.
— Ко мне… на свадьбу! — Вирджиния замерла. Затем она сказала, как бы сама себе:
— Торт… упал на меня и… золото! Голова… очень болела. Наверное, все из-за той огромной… уродливой диадемы.
— Когда ты упала, — сказала тетя Элла Мэй, — диадема все катилась и катилась по полу.
У Вирджинии дрогнули губы, раздался слабый, дребезжащий смех.
— Я всегда считала, что диадемы до смешного бесполезны! — улыбнулась тетя Элла Мэй.
— Мама… называла ее… короной, — вспомнила Вирджиния, и они вместе рассмеялись. Внезапно смех оборвался.
— Мама! — испуганно вскричала Вирджиния. — Она… рассердится… что я заболела… Почему… она позволила мне… быть здесь?
Тетя отошла от кровати.
— Поговорим об этом в другой раз, детка.
— Нет, сейчас, — настойчиво потребовала Вирджиния. — Я хочу… знать. Она… сердится, ведь так?
— Я не хочу тебя огорчать, — произнесла тетя Элла Мэй своим мягким голосом. — Но твоя мама больше не сердится, Вирджиния, детка. Она… умерла!
Вирджиния уставилась на нее, пораженная.
— Умерла! — медленно проговорила она. — Мне и в голову никогда не приходило, что мама… может умереть. Она всегда казалась такой сильной… такой… такой несгибаемой.