– Много практиковалась с Фарнсуэртом?
Хелена в негодовании выпрямилась:
– Ты это о чем?
– Ты сказала, что была с этим треклятым лордом более чем приветлива, вот о чем!
– Я имела в виду, что мне очень нравилось с ним общаться, а не то, что… что ты подумал. – Ее голос зазвенел. – Ах, как это похоже на мужчин – хвастать своими связями с половиной развратниц Лондона, а затем упрекать женщину в том, что она с кем-то поговорила дружелюбно! Ты сам недавно принудил меня к поцелуям, а теперь осуждаешь за то, что я, возможно, целовалась с ним! Да как ты смеешь?!
Дэниел застыл, пораженный ее гневом. Он долго смотрел на нее, затем встряхнул головой, как будто пытаясь отогнать свою ревность. Черт возьми, а ведь Хелена имеет полное право сердиться. Главное, чтобы она не догадалась, чем вызваны его несправедливые упреки.
Правда, можно поспорить с тем, что он принудил ее к поцелуям…
– Прости меня, девочка, – искренне сказал Дэниел. – Ты совершенно права. У меня нет никакого права говорить тебе это. Можешь целоваться с кем тебе вздумается, – заверил он. «Но лучше пусть это буду я». Дэниел постарался отбросить эту мысль. – Вернее, можешь быть приветлива с кем захочешь.
– Благодарю за разрешение. – Она обиженно вздернула носик: – Но мне известно, что ты не считаешь меня приятной собеседницей.
– А вот и неправда. Во время обеда ты вела себя очень мило. – «А после него еще милее». Проклятие, и почему он не может выбросить из головы эти поцелуи?
– Пытаешься мне польстить? – Она укуталась в мантилью, словно желая спрятаться от него и его любезностей.
Легкая улыбка тронула губы Дэниела.
– Даже не мечтаю об этом.
– Странно, ведь лесть – это твой конек.
– Неужели? – Наверняка она сейчас думает об этом проклятом Фарнсуэрте с его лживыми комплиментами.
– Ну да. Даже Грифф говорил, что ты к каждой женщине относишься как к королеве.
Он пожал плечами:
– Ну, это совсем другое. Лесть – это когда мужчина говорит женщине то, чего на самом деле не думает. Я же в любой робкой девушке или надменной даме стараюсь увидеть ту часть души, которая делает ее прекрасной. И говорю именно с этой ее частью. Вот и все.
– Значит, и в той противной хозяйке гостиницы ты нашел что-то хорошее? Что же это – ее трудолюбие?
– Ну, это не единственная хорошая в ней черта. Я понимаю, что тебе не понравились ее замечания насчет ирландских воров, мне и самому они не слишком пришлись по душе. Но у этой женщины тяжелая жизнь. От такой жизни даже самая нежная душа загрубеет. И нельзя обижаться на ее глупые слова. Ты же не знаешь, может быть, ее однажды обворовали ирландцы. – Он понизил голос. – Заметь, она похожа на тебя – после лорда Фарнсуэрта ты тоже во всех мужчинах видишь негодяев.
– Неправда!
– Еще какая, правда! Иначе ты бы не относилась к моим комплиментам с таким подозрением.
– У меня есть на это основания, знаешь ли. Прошлым летом…
– Давай-ка проясним одну вещь: все, что я тебе говорил прошлым летом, было правдой. Каждый комплимент был искренним. Я ни разу тебе не солгал, разве что когда выдал себя за Гриффа. Более того, обещаю тебе, что и впредь никогда этого делать не буду.
Он посмотрел на руки Хелены, сжатые в кулачки, затем перевел взгляд на ее лицо, на котором застыло недоверие.
– И уж, можешь мне поверить, я поцеловал тебя сегодня только потому, что очень этого хотел.
Ее глаза холодно сверкнули.
– Конечно! Приданое, которое дает за мной Грифф, никакого отношения к этому не имеет.
Слова прозвучали как пушечный выстрел, и в воздухе повисла угрожающая тишина. У Дэниела внутри все трепетало от гнева. Лучше бы она дала ему пощечину. Все его подозрения подтвердились – она не задумываясь готова очернить любой его поступок.