Теперь Мейнард находился в ее власти, да и парень по имени Питер тоже успел ее почувствовать. Ненадолго, правда да, всего лишь на несколько минут, пока принимал к сведению угрозу отравить собаку. Тем не менее ощущение власти уже успело пустить корни в душе Линни и показалось ей не лишенным приятности. Ничего удивительного, что мужчины вечно готовы бороться друг с другом за эту самую власть. Ну, и прежде всего власть, сила — полные противоположности беспомощности.
— Я буду выхаживать тебя, братец, — сказала она, положив руку на пылавший от лихорадки лоб Мейнарда.
— А я стану за тебя молиться, — промолвила Беатрис скрывавшаяся у Линни за спиной.
— Пусть она уйдет! — прохрипел Мейнард, бросив на Беатрис полный злобы взгляд. — Это из-за нее мне досталось, из-за нее я теперь валяюсь на полу. О боже, моя рука, моя рука!
Последовавшие затем хриплые прерывистые рыдания продемонстрировали всю глубину отчаяния, в которое погрузился по причине своего увечья Мейнард. Тем не менее, сочувствие Линни было скорее на стороне сестры — вернее на ее же собственной стороне. Даже теперь, испытывая себе все горести поражения, члены ее семейства продолжали перекладывать ответственность за свалившуюся на их головы беду на невинное существо. В своем падении они обвиняли Линни — кто бы там ни скрывался под этим имеем.
Она повернулась к сестре и заметила, что лицо у той побелело как мел. Никогда прежде Беатрис не сталкивалась ни с чем подобным. Она никак не могла привыкнуть к презрительному отношению к себе со стороны близких, в то время как Линни с детства не знала ничего другого. Повинуясь внезапному порыву, Линни приникла к сестре и сжала ее в объятиях.
— Тебе пора уходить, — сказала она Беатрис. — Желаю, тебе удачи. Помни, моя любовь пребудет с тобой вовеки.
— Я не могу тебя оставить, — рыдая, произнесла Беатрис, заламывая руки. — С моей стороны дурно принимать от тебя такую жертву. На это никто не имеет права — даже самые близкие родственники.
— Ничего дурного в этом нет, а наоборот, все… хорошо, — возразила ей Линни, черпая силы от неожиданно выпавшей на ее долю встречи с Беатрис. — Все обернется к лучшему — можешь не сомневаться.
Беатрис явно сомневалась в этом, но потом тряхнула головой и вытерла рукавом слезы.
— А теперь уходи, — попросила Линни, хотя более всего на свете ей хотелось бы остаться с сестрой.
— Я буду молиться за тебя всю ночь, — пообещала ей Беатрис. Они последний раз поцеловались, и Беатрис исчезла, Линни осталась в одиночестве.
Когда Линни снова повернулась к брату, у нее по щекам текли слезы. Отпусти Мейнард в тот момент какое-нибудь замечание в адрес лже-Линни, она, наверное, не выдержала бы и дала волю гневу.
Однако святой Иуда снова незримо вмешавается в ход событий, что он уже не раз проделывал в течение этого дня, и возложил печать молчания на уста брата, который забылся сном. Когда Линни переворачивала его, осматривая и врачуя его раны, он что-то бормотал в беспамятстве, но ни разу — хвала господу — не обидел грубым словом сестер.
Когда в караульном помещении снова возник Фрайан с виноватым выражением на лице, Линни не стала корить его за долгое отсутствие. По счастью, Мейнарду становилось лучше, и у Линни окрепла надежда на то, что он выкарабкается. Теперь правильней было бы предоставить его заботам бабки, поскольку у нее было много своих дел — и не слишком приятных.
— Вливай эту микстуру ему в рот и следи за тем, чтобы он проглотил ее, — сказала она Фрайану, передавая ему маленький кувшинчик со снадобьем. — А это лекарство будешь давать ему, когда его станет донимать боль. Да не забывай поить лорда каждый час, по меньшей мере. Если же у него усилится лихорадка или он начнет метаться в бреду ? пошли за мной.
Мальчик послушно кивнул и посмотрел на Линни.