— Она посмотрела на Уилла. — Я ведь мастерица рассказывать сказки, не так ли?
Уилл кивнул, и на его веснушчатом лице появилась вялая улыбка.
— Да, это ты можешь. Эта способность не раз выручала тебя.
— И тебя, — сказала она. — Что вы думаете по этому поводу, сэр? Я скажу, что хочу навестить в Лондоне моего больного отца, верного сторонника парламента. И что меня сопровождают… сопровождают… — Генриетта сдвинула брови и сделала неопределенный жест рукой, как бы подыскивая слова, — мой дедушка и брат, — торжествующе закончила она. — Тома мы наняли как охранника, так как мой дедушка очень слаб, а один брат не сможет защитить нас от разбойников с большой дороги.
Дэниел понял, что роль немощного старца, очевидно, предназначалась ему.
— Значит, мне следует отрастить седую бороду, научиться с трудом волочить ноги и беззубо шепелявить.
Генриетта засмеялась:
— Нет, думаю, в этом нет необходимости.
— Какое счастье, — обрадовался Дэниел.
— Если моя выдумка не вызовет подозрений, — пояснила Генриетта, не обращая внимания на его ироничный тон, — всем вам, за исключением, может быть, Тома, вовсе не надо показываться солдатам. Они выдадут пропуска на имена, которые я им скажу, а когда документы будут у нас, никто не будет спрашивать имя. Если я скажу, что вам семьдесят девять лет и они занесут это в пропуск, потом мы можем легко переправить семерку на двойку.
— Боже милостивый, — застонал Дэниел. — Семьдесят девять лет!
— Мне кажется, вы не воспринимаете это всерьез, сэр, — возмущенно сказала Генриетта. — А я говорю совершенно серьезно, уверяю вас.
— Это нелепый план. — Дэниел отломил толстый кусок от буханки ячменного хлеба. — Мне понятно, что сейчас ты испытываешь неудобства, однако детские игры здесь неуместны.
Генриетта покраснела от возмущения.
— Это не детская игра. Я уверена, что мне удастся выполнить задуманное, если у меня будет необходимая одежда. Со мной пойдет Том. По нему трудно сказать, за короля он или за парламент, и я уверена, он согласится выдать себя за сторонника парламента. Не правда ли, Том? — Она вопросительно посмотрела на воина, флегматично жующего хлеб и сыр, в то время как вокруг него бушевали страсти.
— Если это будет способствовать достижению цели, — согласился он. — Однако сэр Дэниел прав. Это безумный план…
Генриетта ничего не сказала, однако губы упрямо сжались, и Уилл увидел на ее лице знакомое выражение, которое не предвещало ничего хорошего.
Они оставались в сыром амбаре весь день. Дэниел пытался смягчить свой резкий отказ от плана Генриетты, но она оставалась глухой ко всем доводам и предложениям, как к пустым разговорам для того, чтобы убить время. В конце концов Дэниел махнул рукой и погрузился в мрачное раздумье. «Ее нельзя осуждать за то, что она дуется», — решил он, наблюдая за Генриеттой из-под полуприкрытых век. Казалось, она была очень расстроена.
Генриетта тоже глубоко задумалась, строя и отвергая планы с холодным расчетом. Она могла бы выполнить задуманное одна, без всякой помощи и в теперешней одежде и, возможно, даже извлечь пользу из своего облика. Внезапно почувствовав, что сэр Дэниел украдкой смотрит на нее, она закрыла глаза и глубоко зевнула, прислонившись к стене амбара, молясь, чтобы он не заметил предательский румянец, проступивший на ее щеках.
Дэниел тоже закрыл глаза. Сон казался единственным средством скоротать бесконечно тянущееся время, дождаться, пока прекратится дождь и они снова смогут тронуться в путь. Уилл и Том также последовали примеру Гэрри. Минут через десять глубокое, ритмичное дыхание Дэниела смешалось с дыханием остальных спящих.
Генриетта открыла глаза. Осторожно встала. Кошелек сэра Дэниела лежал рядом с его седельными сумками.