Важное место в работах Гизо занимают вопросы об идейных истоках революции. В работе «Три поколения» Гизо выделял три основные идеи, доминировавшие в обществе накануне и в ходе революции и, по его мнению, оказавшиеся ложными: «никто не должен повиноваться законам, с которыми он не согласен»; «легитимная власть это власть численного большинства»; «все люди являются равными»[256].
Первая идея, по мнению Гизо, является деструктивной для власти и ведет к анархии. Гизо, как это часто он делал, обращается к примеру семьи: разве законам, устанавливающим власть и повиновение в семье, дети всегда охотно и добровольно подчиняются? Повиновение авторитету родителей, по мнению Гизо, это нравственный долг, без чего не было бы самой семьи. Те же процессы, по его мнению, происходят и в обществе: разве законы, даже в самых свободных странах, являются предметом постоянного обсуждения и оспаривания? Ведь какими бы правильными и справедливыми они ни были, в обществе всегда найдутся люди, которые будут действовать вопреки закону. А если так будут поступать все члены общества, то это приведет к анархии. Гизо полагал, что большинство людей испытывает обязанность повиноваться законам вследствие не своих желаний, а «справедливости и мудрости, присущих законам и власти»[257]. Хотя скорее люди соблюдают закон из-за страха ответственности и наказания за его нарушение. В этих рассуждениях Гизо есть что-то и от патриархальной теории происхождения королевской власти, и от Николло Макиавелли. Итак, Гизо был убежден, что законы должны быть обязательными для всех, и все члены общества должны быть равными перед ними. В то же время, он отмечал, что «люди имеют право на справедливые законы (то есть равные для всех. Н.Т.), на справедливый порядок, и, следовательно, на учреждения, которые им это будут гарантировать»[258]. В этом, по мнению Гизо, заключается цель и высший закон общества.
Утверждение о том, что законной является только власть численного большинства, Гизо считал разрушительным для свободы; власть не может и не должна принадлежать численному большинству: «справедливость и мудрость не всегда встречаются в желаниях численного большинства»[259]. Разве в большинстве, спрашивает Гизо, сосредоточены все нравственные добродетели, все человеческие идеалы? Большинство это безличная и посредственная масса, а власть должна принадлежать людям наиболее способным и достойным.
Идея равенства людей, с точки зрения Гизо, являлась разрушительной для прогресса общества. Да, люди являются равными от природы, и «это природное сходство предоставляет им права, равные и священные для всех»[260]. Но, с другой стороны, продолжает Гизо, люди являются неравными по своим способностям, задаткам, чертам характера, талантам, добродетелям. Соответственно, существуют права, распределяющиеся согласно неравенству, существующему в обществе, согласно заслугам каждого отдельного человека. К числу таких прав относятся политические права, в том числе избирательное право. Именно это неравенство людей, по мнению Гизо, «является одной из самых могущественных причин, притягивающих людей друг к другу, делающих их необходимыми друг для друга, и, таким образом, формирующих общество»[261]. Итак, он полагал, что все люди являются равными в том отношении, что они люди, и что они равны перед законом, но в то же время физически и психологически люди отнюдь не равны. Таким образом, естественно-правовую теорию Гизо рассматривал только с точки зрения юридического права, в смысле равенства перед законом.
В условиях антипросветительской реакции, наблюдавшейся во Франции в годы Реставрации, позиция Гизо по отношению к Просвещению не могла быть однозначной. С одной стороны, либералы XIX века это наследники идей умеренного Просвещения, прежде всего, Ш.-Л. Монтескье. С другой стороны, Гизо выражал свое несогласие с важнейшими идеями Просвещения, выделяя три главные ошибки философов-просветителей: волюнтаризм, теорию народного суверенитета, и, что менее понятно, теорию общественного договора. Гизо был не согласен с концепцией «благородного дикаря» Ж.-Ж. Руссо, считая ложной саму веру во всемогущество человека, в то, что человек является хозяином общества и самого себя[262]. Гизо отмечал, что человек «способен одновременно и на хорошее, и на плохое, он одновременно и свободен, и зависим»[263]. Если человек забывает это, он неправильно оценивает самого себя и не может верно определить свое место в мире; он забывает Бога и ставит себя на его место. Именно в плену этого заблуждения пребывало, по мнению Гизо, «поколение 1789 года»: «Это здесь яд, который так быстро отравил благотворный источник французской революции и примешал столько зла к таким превосходным замыслам и надеждам»[264]. Поэтому Гизо предостерегал своих соотечественников от абсолютизации любых политических доктрин. В «Истории цивилизации в Европе» он отмечал: «Человеческий дух достиг почти абсолютной власти, в свою очередь, он возымел чрезмерное доверие к самому себе»[265] Как следствие, «обладание неограниченной властью имело в это время пагубное влияние на человеческий дух, он совратился с истинного пути своего, с презрением и ненавистью стал относиться к действительным фактам и общепринятым идеям, а эта незаконная ненависть привела его к заблуждению и тирании»[266].