И еще Танго очень редко будил ее посреди ночи.
В темноте Эллисон пересекла гостиную. Из-за стеклянной дверцы печки исходило тусклое оранжевое свечение остатки недавно потухшего огня. Спала она недолго часы показывали чуть за полночь. Между гостиной и выходом на террасу располагалась узенькая прихожая, в которой между громоздкими стеллажами притулились стиральная и сушильная машины. Эллисон на ощупь нашла батарейный фонарь и стащила с крючка возле двери тяжелую куртку. Да, лето, но только вот ночной воздух никак не желал признавать этот очевидный факт, пока что никак не желал. В карман куртки она положила баллончик со спреем для отпугивания медведей[16]. Черт его знает. Несколько лет назад они заметили гризли прямо на крыльце жилого барака, а в другой раз медведь решил проинспектировать кузов пикапа Итана после того, как тот вывозил на нем мусор. Если мишка опять приперся, от перечного спрея будет гораздо больше проку, чем от дробовика.
Эллисон вышла в ночь, и ветер немедленно нашел ее, стал проталкивать холодный воздух под воротник куртки. Она дошла до крайнего конца террасы, оставив дверь за собой открытой. В пятидесяти ярдах от нее, в конюшне, Танго опять притих.
Тени, что лежали между домиком и амбаром, она давно уже изучила за многие годы ночных проверок. На том, что должно было быть полоской открытой земли, все деревья на которой давным-давно срубили, что-то маячило черное на черном.
Тени, что лежали между домиком и амбаром, она давно уже изучила за многие годы ночных проверок. На том, что должно было быть полоской открытой земли, все деревья на которой давным-давно срубили, что-то маячило черное на черном.
Эллисон подняла фонарь и щелкнула выключателем.
На полпути между ней и конюшней резко проявился какой-то человек, и хотя он прищурился под ослепительным светом, почему-то казалось, что это его совершенно не беспокоит. Он был молодой, поджарый, с короткими, ежиком, волосами и глазами, которые в свете фонаря казались совершенно черными. Свет должен был ослепить его, но он даже не поднял руку, чтобы прикрыть глаза.
Добрый вечер, миссис Сербин.
Вот потому-то она и держала в доме ружье. Вот потому-то это ружье всегда было заряжено и пристроено возле самой кровати, и теперь она, как последняя дура, ушла и оставила его там, поскольку слишком долго прожила в мире, в котором дробовик не являлся предметом первой необходимости
«Ты знала, подумала она, хотя и уставилась на незнакомца в полном молчании. Ты знала, Эллисон, почему-то ты знала, что он появится, но закрывала на это глаза, и теперь за это расплачиваешься».
Человек надвигался на нее в узком луче света, и его движения вынудили ее тоже двинуться медленными шаркающими шажками попятиться к крыльцу. Он не изменил темп.
Я хочу, чтобы вы остановились там, потребовала Эллисон. Ее голос был сильным и чистым, и это ее обрадовало. Остановитесь там и назовитесь. Вы знаете мое имя; я хочу знать ваше.
Но он продолжал приближаться к ней все той же неспешной беззаботной походочкой лицо белесо светится, глаза так сильно прищурены, что почти закрыты. Что-то тут явно не так. Это его желание терпеть ослепительный свет, идти прямо на нее, даже не пытаясь шагнуть в сторону все это как-то неправильно. Она поймала его в луч, и по какой-то причине он в нем держится. Почему?
Остановитесь там, повторила Эллисон, но теперь уже знала, что он не остановится. Возможные варианты действий быстро пронеслись в голове, поскольку их было совсем немного. Можно остановиться и ждать на террасе, а он так и будет подходить, пока в нее не уткнется, и то, что привело его сюда ночью, наконец прояснится. Или можно развернуться и броситься к двери, захлопнуть ее, запереть и добраться до дробовика. Она знала, что вполне можно успеть, прежде чем он перехватит ее.
«Ему тоже понятно, что можно. Он это видит».
Но он продолжал идти все так же не спеша, щурясь на свет фонаря.
И тут Эллисон поняла. Поняла в один миг. Он был не один! Вот потому-то и не спешил, вот потому-то и не хотел, чтобы она убрала с него луч фонаря!
Крутнувшись на месте, она бросилась к двери только чтобы немедленно остановиться. Второй был уже почти на крыльце. Гораздо ближе к двери, чем она. Длинные светлые волосы казались в ярком свете фонаря почти белыми. Сапожки, джинсы, черная рубашка, расстегнутая чуть ли не до середины груди. В руке пистолет.
Стойте спокойно, произнес он таким тоном, каким доктор успокаивает больного. Эдакий профессиональный утешитель.
Эллисон осталась стоять, где стояла, пока один подходил к ней спереди, а другой поднимался на террасу у нее за спиной никак не увидеть сразу обоих. И сразу почувствовала облегчение, что не прихватила ружье. Она сумела бы выстрелить только либо в одного, либо в другого так они располагались; но они скорее всего не дали бы ей сделать и этого если б сочли, что она представляет для них угрозу, то наверняка начали бы стрелять первыми. Прямо в данный момент они так не считали, и при их восприятии ее как чего-то безобидного у нее оставался единственный ценный инструмент время. Сколько, она не знала. Но сколько-то было, и нужно было его использовать, и использовать с толком.