Александра Ковалевская
Ночь всех проверит
Наступает ночь ты идешь распадаться на части,
из которых сон составляет свои фигурки,
управляет ими, как хочет: то дарует счастье,
то печалит, ломает: послушны они и хрупки.
[]
А потом организм встрепенется на метке «утро»,
но моменты сна ты в себе сохранишь, как милость
Просто дело в том, что ты снился еще кому-то,
и собрать все части у рассвета не получилось.
Александра Ковалевская преподает в Школе Искусств. Пишет в жанрах «история», «фантастика», «юмор». Уважает здравомыслие и практицизм. Считает красоту улыбкой мироздания. После романов о белорусском средневековье «Бод» и «Час змеев» у автора вышли сборники рассказов «Сто милливольт души» (совместно с В. Вознесенским) и «Одиннадцать историй». В 2016 году опубликован роман «Война Моря и Суши», победитель конкурса «Стопроцентная научная фантастика».
© Александра Ковалевская, 2020
© ИД «Городец-Флюид», 2020
Глава первая
Пилот
Закат солнца на Ило Семилунном завораживает. Это подтверждает даже Полная Галактическая Энциклопедия, издание, не склонное воспевать экзотику населенных миров.
На Ило Семилунном в вечерних потоках воздуха роятся мириады фосфоресцирующих насекомых. Оранжевые, ярко-голубые, белоснежные спирали лент, состоящие из крылатых хитиновых оболочек с крошечной жизнью внутри, устремляются в небо. Вверху ленты из насекомых закручиваются в петли и расцветают букетами: мотыльки-однодневки цитрозусы, поднявшись выше небоскребов, разлетаются прочь друг от друга и опадают, гаснут искрами в фиолетовых сумерках, оставляя после себя ощутимый аромат сандала с тонкой цветочной нотой. Это фиал, запах здешнего мира.
Дети засыпают первыми, стоит только фиалу проникнуть через окна, не нуждающиеся в стеклах в благословенном климате этой планеты.
Дети засыпают первыми.
Но не этот ребенок: он всю свою короткую жизнь провел на флагмане Звездного флота. Фиал для него просто аромат вечерней свежести. Просто запах, который мальчик, облокотившись о перила, впервые потянул в себя, дрогнул четко очерченными маленькими ноздрями: раз, другой. И не зевнул, а наоборот взбодрился от вечерней свежести.
Понадобится один-два суточных цикла, чтобы феромоны цитрозусов, мягко воздействующие на биохимию живых организмов, проникли в кровь чужака. Вот тогда маленький пришелец подчинится и начнет жить в потоке могучих суточных ритмов планеты. А сейчас время подумать, как самому не уснуть раньше мальчугана. Фиал, счастливый дар и проклятие Ило Семилунного, действует одинаково на все живое: люди и животные теряют активность и погружаются в сон. Ночь время безумной, неукротимой растительной жизни. Местное приветствие «Ловенна б-вилана!» означает «Доживем до утра!». Но лингвопереводчик переведет его вам как «Здравствуйте!». А короткое «Бвила!» как «Привет!».
«Ловенна б-вилана!»
Можно представить, как удивится мальчик, увидев поутру оплетенный лианами, буйно цветущий город.
Лишь башни небоскребов, связанные путепроводами на высоте десятого этажа, будут указывать место, занятое столицей кантона Вечного Мая. Но это будет завтра. А пока цитрозусы только начинают вечерний танец восхождения.
С прогулочной палубы летающего отеля удобно следить за полетом легкокрылых насекомых. Постояльцы, развалившись в шезлонгах, лениво загадывают, дотянется ли сегодня хоть одна лента цитрозусов до высоты, обжитой аэрокрафтами.
В небе перетекают волнами закатные сполохи. Семь лун, выстроившись узким клином, восходят на востоке и спешат догнать последний луч солнца, полыхающий в разрыве темного, почти черного, облака с кромками из расплавленного золота. Такая же позолота догорает на шпилях столичных высоток, сияет и плавится на брюхах гигантских аэрокрафтов, стартующих от посадочных платформ Небесной Лестницы. А тени островерхих небоскребов, непроглядные, ночные, уже полосатят крыши нижнего Вечномая.
Мальчик оставляет без внимания чашку узорчатого стекла, наполненную овсяным киселем с ложкой душистого меда, местный поздний ужин. Столик-официант привез чашку и замер, ожидая, когда его отпустят. Я переставляю чашку на свой поднос. Делаю жест рукой столик тонко отзывается хрустальным звоном и спешит дальше.
Взгляд мальчика обращен ко мне. Он живой и наблюдательный я уже имел возможность убедиться в этом, он неуемный в своем любопытстве:
Почему ты говоришь «И Тимох Ррей, йло, полетел, оставив нас с глубоким вздохом»?
Здесь так говорят, если очень огорчились.
Ребенок раскатывает букву «р»:
Это непрравильно! горячится он. Надо говорить: «Тимох Ррей полетел». Просто: «Тимох Ррей полетел». И все!
Твой большой брат заставил всех поволноваться. Спасение белошвейки слишком опасное дело.
Ребенок, я не скажу тебе, что тот, кого ты называешь братом, затеял игру со смертью.
Спасение белошвейки опасное дело? спрашивает мальчик, настораживаясь. Слишком далеко лететь? Корраблю не хватит ррресурса, да, дедушка?
Я думаю, как объяснить ребенку жестокую правду. Или часть правды.
Да, скажу ему часть правды, так будет лучше:
Не только в ресурсе дело. Уж если белошвейка попала в эпсилон-зону, то, считай, пропала.