Сегодня перед зданием мэрии XVII века проходят народные гулянья, политические манифестации, предвыборные митинги; здесь же народ собирается на первомайские демонстрации. Начав свой путь от бывшей церкви Святой Анны, колонна демонстрантов под аккомпанемент провансальских свирелей и тамбуринов, с пением революционных песен времен гражданской войны в Испании движется по узким городским улочкам, сопровождаемая выкриками и осыпаемая цветами с балконов; шествие заканчивается под вековыми платанами Алискампа, где на трапезных столах демонстрантов ждут блюда местной кухни и батареи бутылок красного и розового вина.
Душа Арля всегда лежала к левым. По окончании гражданской войны в Испании, после падения Барселоны в январе 1939 года и кровавых расправ, учиненных войсками генерала Франко, немалая часть бойцов республиканской армии (в основном из Каталонии) спряталась в городах Прованса. Однажды на первомайской демонстрации как всегда, больше смахивающей на дружеский хеппенинг, чем на политическую манифестацию, я увидел двух мужчин моего возраста с черным флагом, которых во время пасхальной фиесты встречал на гитарных концертах в каталонском баре La Cueva. Они шли в группе людей, говорящих на каталанском языке. Когда я приблизился, оба приветственно подняли руки:
Hola, Adam, com estàs?
Я присоединился к ним; по ходу разговора выяснилось, что из многочисленной в послевоенные годы группы каталонских анархистов в Арле остались только они двое. Третий их товарищ, Диего Камачо свидетель и участник исторических событий, друг Буэнавентуры Дуррути[21], сражавшийся вместе с ним на Арагонском фронте, умер год назад. Французские законы непререкаемы: чтобы официально зарегистрировать любое объединение, в нем должно быть не меньше трех человек.
Я знаю Диего Камачо, сказал я, мы познакомились в Тулузе. Недавно я гостил у него в Барселоне. В годовщину смерти Дуррути мы вместе положили цветы на его оскверненную фашистами пустую могилу.
Camarade. Это знакомство делает вам честь.
На следующий день на террасе кафе Malarte[22] я подписал соответствующее заявление и стал членом арльской секции l'Amicale des Anciens de Fédération Anarchiste de Catalunya[23].
Площадь Республики городской салон. На Страстной неделе, в преддверии самого большого арлезианского праздника пасхальной корриды, на площади крутятся разноцветные карусели и маршируют оркестры.
Когда пятнадцать лет назад я в очередной раз приехал в Арль, была поздняя осень. Уже редко отзывались цикады; в прозрачном, как жидкое стекло, воздухе на пустые столики кафе на бульваре Лис кружась падали желтые листья платанов; на рассвете по улицам проплывали легкие клочья тумана; город без туристов вновь обретал собственный облик и голос. Однажды вечером по местному телевидению после прогноза погоды показали чествование старейшей жительницы Арля Жанны Кальман[24], которой исполнилось сто двадцать лет. Юбилярша в арлезианском наряде (парча, кружева) и традиционном головном уборе, сидя в инвалидном кресле, принимала поздравления от перепоясанного трехцветной лентой мэра Арля, Мишеля Возеля, и членов муниципального совета. Оживленная, с румянцем на припудренном лице и бокалом шампанского в руке, она вспоминала времена своего детства: говорила о всеобщем чувстве униженности и печали после катастрофы под Седаном, о ленивой городской жизни, ценах на оливковое масло и вино, о принадлежавшей ее матери бакалейной лавке, полной диковинных товаров и забытых сегодня запахов, где Жанна тринадцатилетняя, но уже зрелая, обещающая стать настоящей красавицей, притаившись в уголке за прилавком, с испугом смотрела на рыжеволосого, пропахшего скипидаром и алкоголем художника в синей рабочей блузе и рубашке без воротничка, который покупал клей, маковое масло, цинковые белила для грунтовки холста и бутылку абсента. Она встречала его на улице с мольбертом за спиной, громко разговаривающего с невидимым собеседником и, как ветряная мельница, размахивающего руками.
Будь осторожна, Жанетт, говорила мать, это опасный человек: иностранец и душевнобольной.
На следующий день после юбилея, направляясь за покупками в ближайший магазин на улице Жувен, я увидел Жанну Кальман в инвалидном кресле-коляске, которое везла ее приятельница и сиделка; на спинке кресла висела сумка, из которой торчал багет, упакованная в целлофан головка салата и горлышки двух бутылок Côtes du Rhône villages. Я поклонился. Жанна Кальман, внимательно ко мне приглядевшись, спросила;
On se connaît, jeune homme?
Je vous ai vue hier soir à la télé. Vous étiez superbe! Bon anniversaire, Madame.
Oh, bon. Vous êtes gentil. Venez me voir lannée prochaine. Jinvite toute la ville[25].
С Жанной Кальман мне больше не довелось встретиться, и я уже никогда не узнаю, каков был на вкус зеленый абсент, который так приятно потягивать субботним днем на террасе Café de Nuit, сколько стоил багет à lancienne[26] и что именно, размахивая руками, выкрикивал на улице неряшливо одетый рыжеволосый художник. Не дано мне заглянуть, хотя бы на минутку, в их настоящее. Навсегда захлопнулась дверь, в которую я по-воровски хотел проскользнуть, чтобы украдкой проникнуть в чужой мир.