И вот она наконец взяла карандаш и принялась за работу. Закончив, Джулия подняла листок.
И на листке был он маленький пес с большими ушами. Смышленый и милый, вот только взгляд у него был печальный.
Под рисунком толстыми уверенными линиями были прочерчены и обведены большим кругом три знака. У меня не было никаких сомнений, что это слово, хотя прочитать его я и не мог.
Отец Джулии взглянул на рисунок из-за ее плеча. «Один в один, сказал он, кивая. А потом ткнул пальцем в обведенные знаки: А я и не знал, что его зовут Боб».
«Я тоже, ответила Джулия и улыбнулась. Я поняла это, только когда его нарисовала».
боб и джулия
Боб не позволяет людям прикасаться к нему. Говорит, что от их запаха у него ухудшается пищеварение.
Но теперь я то и дело вижу, как он сидит у ног Джулии, а ее пальцы нежно перебирают шерсть за его правым ухом.
мак
Обычно Мак уходит сразу после вечернего представления, но сегодня он засиделся в своем кабинете допоздна. Закончив наконец все дела, он подходит к моим владениям и долго смотрит на меня, время от времени прикладываясь к коричневой бутылке.
Джордж с метлой в руке останавливается рядом с ним, и Мак говорит все то же, что обычно: «Как тебе вчерашний матч?», и «Сейчас дела не очень, но все наладится, вот увидишь», и «Не забудь вытряхнуть все урны».
Потом Мак смотрит на рисунок, которым занята Джулия, и спрашивает: «Что ты рисуешь?»
«Это для мамы, отвечает Джулия, летающая собака. Она поднимает листок и оценивающе разглядывает его. Мама любит самолеты. И собак».
«Гм неуверенно мычит Мак, а потом поворачивается к Джорджу: Кстати, как там дела у жены?» «Да все то же, отвечает Джордж. Бывают хорошие дни, бывают плохие».
«Ну да, как у всех нас», говорит Мак.
Он поворачивается к дверям, а потом останавливается. Запустив руку в карман, Мак выуживает оттуда смятую зеленую купюру и сует Джорджу.
«На вот, говорит он, коротко пожав плечами, купи девчушке еще карандашей».
Мак уже почти исчезает за дверями, когда Джордж наконец выкрикивает: «Спасибо!»
не спится
«Стелла, говорю я, когда Джулия и ее отец уходят домой, я не могу заснуть».
«Ну да, как же, откликается она, ты же король всех сонь».
«Ш-ш-ш, шипит Боб со своего лежбища у меня на животе, мне снится картофель фри с чили».
«Устал, говорю я, но спать не хочется».
«И отчего же ты устал?» спрашивает Стелла.
Я некоторое время думаю. Это сложно выразить словами. Гориллы по природе своей не жалобщики. Мы мечтатели, поэты, философы и любители вздремнуть.
«Точно не знаю. Я бью по висящей шине. Может, я немного устал от своих владений».
«Потому что это клетка», говорит мне Боб.
Порой он бывает не слишком тактичен.
«Знаю, говорит Стелла. Это очень маленькие владения».
«А ты очень крупная горилла», добавляет Боб.
«Стелла?» окликаю я.
«Да?»
«Я заметил, что сегодня ты хромала сильнее, чем обычно. Нога беспокоит?»
«Чуть-чуть», отвечает Стелла.
Я вздыхаю. Боб устраивается поудобней. Его уши подергиваются, из пасти капает на меня слюна, но я не против. Я привык.
«Попробуй что-нибудь съесть, говорит Стелла. Это всегда поднимает тебе настроение».
Я съедаю старую потемневшую морковку. Это не помогает, но Стелле я ничего не говорю. Ей надо поспать.
«Или можешь попробовать вспомнить какой-нибудь хороший денек, предлагает Стелла. Я сама так делаю, когда не могу заснуть».
Стелла помнит каждый миг своей жизни с момента рождения каждый запах, каждый закат, каждую мелочь, каждую победу.
Стелла помнит каждый миг своей жизни с момента рождения каждый запах, каждый закат, каждую мелочь, каждую победу.
«Ты же знаешь, я мало что могу вспомнить», говорю я.
«Есть разница, мягко говорит Стелла, между могу вспомнить и хочу вспомнить».
«И правда», признаю я. Вспоминать забытое непросто, но у меня на это есть уйма времени.
«Воспоминания бесценны, добавляет Стелла. Они позволяют нам понять, кто мы есть. Попробуй вспомнить всех своих смотрителей. Тебе всегда нравился Карл тот, с губной гармошкой».
Карл. Да-да. Помню, как он мне, тогда еще совсем молодому, дал кокос. Я весь день потратил на то, чтобы его расколоть.
Я пытаюсь вспомнить и других смотрителей, которых знал, тех людей, которые чистили мои владения, готовили мне еду и иногда составляли компанию. Был еще Хуан, который лил пепси-колу в мой призывно подставленный рот, и Катрина, тыкавшая в меня, спящего, метлой. А еще Эллен когда она чистила мою миску для воды, то грустно улыбалась и напевала «Почем обезьянка с витринки?».
И Джеральд, который однажды принес мне целую коробку крупной свежей клубники.
Джеральд был моим любимым смотрителем.
У меня уже давным-давно не было настоящего смотрителя. Мак говорит, что у него нет денег на няню для обезьяны. А в те прежние дни Джеральд чистил мою клетку, а Мак меня кормил.
Когда я думаю о всех тех людях, что заботились обо мне, то перед глазами прежде всего встает Мак, который был рядом день за днем и год за годом. Мак, который купил меня, вырастил и говорит теперь, что я перестал быть забавным.
Как будто силвербэк вообще может быть забавным.
Лунный свет падает на замершие карусели, на безмолвную стойку с попкорном и прилавок с кожаными ремнями, которые пахнут давно умершими коровами.