Да, есть что вспомнить. Перед сном в школьном классе, декорированном под общую спальню, шепот, хихиканье, маленькие девичьи секреты. Днем ползанье на карачках с рулеткой и блокнотом по нежилым теперь уже горницам, светелкам и погребам добротных бревенчатых срубов. Абсолютное, беспредельное счастье, полное отсутствие мыслей о будущем. Катание на лодках по лабиринтам каналов, прорытых сто лет назад трудолюбивыми монахами. Каналов с красной от повышенного содержания железа ледяной водой, где под днищем лодки висят серебристые щуки, похожие на металлических монстров. Корабельные сосны, взмывающие до самого неба. Незабвенная подруга Надежда, позже предавшая меня и до сих пор не прощенная мною. Суета.
Поднимаясь по лестнице, я нарочно стараюсь не смотреть в его сторону, хотя и не знаю наверняка, там ли он еще. Мог ведь уехать. Ох С папкой под мышкой и рюкзаком за спиной он направляется туда же, куда и я, к выходу. Высокий, очень худой, с прямыми, развернутыми плечами и танцующей походкой манекенщика. Но манекенщики не просиживают часами на ступенях древней обители, пытаясь выразить на бумаге подавляющее великолепие здешних мест.
Его хищная грация пленяет меня, и некоторое время я просто любуюсь издали каждым его шагом. Но тут он оборачивается и замирает на месте, будто перед ним не крашеная блондинка неопределенного возраста в шляпке и темных очках, а какой-нибудь Минотавр.
Кажется, у меня проблема. Он стоит, поджидая меня, прямо посреди площади, и нет никакой возможности избежать нежелательного знакомства. Боже, ну почему я такая дикая? Почему не могу просто подойти и поздороваться с человеком?
Глаза его скрыты стеклами солнцезащитных очков. Черные волосы, отросшие почти до плеч, перетянуты на лбу кожаным ремешком, как у индейца.
Говорите по-английски? спрашивает он. Тоже, разумеется, по-английски.
Да, отвечаю я после мучительных колебаний. Немного.
Немного? Его одобрительная усмешка почему-то вызывает у меня негодование. Хорошее начало. Обычно люди говорят слишком много и этим все портят.
Тембр его голоса завораживает. Баритон с легкой болезненной хрипотцой. Перекупался, что ли?
Вы ходили к фонтану? интересуется он, разглядывая меня сквозь темные стекла очков. Это страшно бесит, ослабляя мою решимость сохранить инкогнито. Вам понравилось? Там сверху выбит знаменитый византийский палиндром[1], вы заметили? Знаете, что он означает?
Что?
Смой все грехи, не только грязь с лица.
Образованный, да? Что ж, примем к сведению. Уже у самых ворот он замедляет шаг и неожиданно спрашивает:
Вы православная?
А какое это имеет значение?
Для православных вход в монастырь бесплатный. Конечно, это не так важно, но вы приходите каждый день
Одарив меня странной улыбкой, лукавой и застенчивой одновременно, он поворачивается к привратнику и, к моему безграничному изумлению, начинает говорить с ним по-гречески. Бегло, без запинки, как на родном языке. Тот смотрит на меня, кивает, задает какой-то вопрос. Вопрос, ответ обычное дело, вот только я не понимаю ни слова.
Можете приходить в любое время, объявляет мой спутник, завершив переговоры. Вас пропустят без билета.
Вас тоже пропускают без билета?
Да, но по другой причине.
Пытается заинтриговать? Вряд ли. Несмотря на первоначальную неловкость и даже панику, вызванную его бесцеремонным вторжением в мой микрокосм, я все же признаю, что давно не встречала человека, которому удавалось бы держаться так раскованно, абсолютно естественно, без всякой фальши.
А вы, наверное, католик?
Опять эта улыбка, похожая на молчаливые извинения. Снимет он, наконец, свои очки или нет?
Католик? Не знаю. Боюсь, со временем я перестал чувствовать разницу.
Сильно сказано «со временем» Так, будто ему лет девяносто, в то время как ему от силы двадцать пять.
Тема эта слишком обширна и многогранна, чтобы обсуждать ее при сорокаградусной жаре на открытой автомобильной стоянке, откуда начинается не самый комфортабельный в мире спуск в долину Превели, поэтому я начинаю прощаться.
Приходите завтра, говорит он без улыбки. В одиннадцать часов. Придете?
Ах, мерзавец!.. Я чувствую себя в западне. Сказать «да» значит связать себя обязательством. Сказать «может быть» это уже кокетство.
Вы видели Нижний Превели?
Название он произносит по-гречески: Като-Превелис.
А вы, наверное, католик?
Опять эта улыбка, похожая на молчаливые извинения. Снимет он, наконец, свои очки или нет?
Католик? Не знаю. Боюсь, со временем я перестал чувствовать разницу.
Сильно сказано «со временем» Так, будто ему лет девяносто, в то время как ему от силы двадцать пять.
Тема эта слишком обширна и многогранна, чтобы обсуждать ее при сорокаградусной жаре на открытой автомобильной стоянке, откуда начинается не самый комфортабельный в мире спуск в долину Превели, поэтому я начинаю прощаться.
Приходите завтра, говорит он без улыбки. В одиннадцать часов. Придете?
Ах, мерзавец!.. Я чувствую себя в западне. Сказать «да» значит связать себя обязательством. Сказать «может быть» это уже кокетство.
Вы видели Нижний Превели?
Название он произносит по-гречески: Като-Превелис.