А ваши поднялись? Женя? Серафима Ивановна? Он каждый раз называл новые имена.
Хозяева сдержанно кивали, недобро глядели на переминающихся с ноги на ногу, прислушивающихся к разговору студентов.
Вы, как бы, осторожней, предостерегал Степан Михайлович.
Иди уже, ворчали на него хозяева. Без тебя всё знаем
То ли в шестой, то ли в седьмой избе на стук никто не отозвался. Степан Михайлович уж и по дребезжащим окнам ладонью хлопал, и запертую дверь пинал, и кричал во весь голос внутри всё было тихо. Разволновавшийся Степан Михайлович подозвал парней ближе, показал им, как нужно отжимать дверь, сунул в образовавшуюся щель лезвие тесака, приподнял им накидной крючок. Оставался второй запор, щеколда ее выворотили с треском, со скрежетом, дружно дергая дверь на себя. Ввалились в дом, в сени и тут из темного угла к ним бросился горбатый уродец, востроносый, седой, всклокоченный, в отрепье обряженный. Коля Карнаухов размахнулся уже, чтоб прихлопнуть его, но Степан Михайлович схватился за обляпанные кровью шестерни, заслонил собой страшилище, крикнул:
То ли в шестой, то ли в седьмой избе на стук никто не отозвался. Степан Михайлович уж и по дребезжащим окнам ладонью хлопал, и запертую дверь пинал, и кричал во весь голос внутри всё было тихо. Разволновавшийся Степан Михайлович подозвал парней ближе, показал им, как нужно отжимать дверь, сунул в образовавшуюся щель лезвие тесака, приподнял им накидной крючок. Оставался второй запор, щеколда ее выворотили с треском, со скрежетом, дружно дергая дверь на себя. Ввалились в дом, в сени и тут из темного угла к ним бросился горбатый уродец, востроносый, седой, всклокоченный, в отрепье обряженный. Коля Карнаухов размахнулся уже, чтоб прихлопнуть его, но Степан Михайлович схватился за обляпанные кровью шестерни, заслонил собой страшилище, крикнул:
Этого не трогать!
Уродец заплясал в луче фонаря, задергался, закорчился, пытаясь черными пальцами дотянуться до вставших перед ним людей. Беззубый рот немо открывался и закрывался, будто у вынутого из воды карпа. Гремела и лязгала тяжелая цепь; плетенный из кожи ошейник пережимал сухую шею до самого, наверное, позвоночника.
Кто это? прижавшись к стенке, шепотом спросил Коля Карнаухов.
Порфирий это, сердито сказал Степан Михайлович. Порфирий Зимин. Отчества, извиняйте, не помню.
Он тоже мертвый? спросил Иван, хотя ответ был очевиден.
Давным-давно, неохотно признал Степан Михайлович. Он тут самый старый. Я мальчишкой в его сад лазал, и он, если там оказывался, встречал нас вот так же. Сколько уж лет прошло, а он, старый хрыч, почти не изменился.
Самый старый? переспросил Иван, почуяв что-то невообразимо жуткое в этих простых вроде бы словах, угадав верный их смысл. Самый старый?.. То есть Значит
Степан Михайлович смотрел на него, молчал и кивал.
Он не один? Их много?.. Иван задрожал. И те, про кого ты спрашивал?.. Женя?.. Серафима Ивановна?.. Они Все Тоже?..
Да, сказал старик. Почти у всех. Почти в каждом дворе.
Но зачем? Почему? Как это вообще возможно?!
Они не успели договорить. На улице что-то загремело, кто-то заохал громко, заругался. Покореженная дверь хлопнула, тяжелые сапоги забухали по стонущим половицам. Секунду спустя под потолком вспыхнула опутанная пыльными тенетами лампочка, и в сени, заслонив сразу весь проем, ввалилась здоровенная краснолицая бабища. Увидав гостей, она подоткнула бока руками и заголосила:
Что же вы наделали, ироды! Креста на вас нет! Чисто нетопыри, всю дверь разворотили! Или, думаете, управу на вас не найду?!
Мертвый Порфирий, щурясь от яркого света, боязливо убрался в угол, сжался там в комочек, лелея у груди тяжелую цепь.
Не шуми, Ольга, строго выговорил Степан Михайлович, не зная, куда деть ружье. Не ерепенься, слышь! Тебя же, дуру, спасали! Думали, случилось чего.
Случилось?! Баба всплеснула руками, встала перед ним. Ты, дурак, случился! Уж и отойти нельзя, господи! Всю дверь мне раскурочили! В момент!
Да починю я твою дверь, хмурясь, пообещал старик. Угомонись ты уже. Скажи лучше, где была.
У соседей я была, ирод ты старый! Они в район уехали, просили в отсутствие козу доить и курей выпускать. На десять минут вышла и на тебе! Сурприз, ети тебя за ногу!
Пойдем, ребята, сказал Степан Михайлович, по стенке пробираясь к выходу. Кажется, визгливую тетку он боялся больше, чем мертвого страшного Порфирия. С бабой ругаться, что порося стричь толку мало, один визг.
Зачем она его держит? спросил Серега на улице, в изнеможении сев на мокрую скамью и пытаясь унять дрожь в руках. Зачем они вам? Для чего?!
Степан Михайлович вздохнул, глядя в туманную дымку за огородами.
Так, чай, не чужие Он умылся падающей с карниза водой, пофыркал, растирая горящее лицо. Родня всё же. А сладить с ними можно. Вон, в цирке тигров ручных показывают и других зверей. А тут, как бы, люди, хоть и покойнички. Видели, как Порфирий правнучку шугается? Вымуштровала! У нее и муж вот так же по струнке ходил. Сбежал потом в город, правда. Живого-то мужика на цепь не посадишь. Он хихикнул.
А они все вот так же на цепи? спросил Иван.