Говорят, если их как следует вздуть перед свежеванием, то мясо получается особенно нежным. Серж оценивающе оглядел сжавшуюся Анну, после чего икнул. Давай трахнем.
И Палыча тоже.
Мужиков, вроде, надо избивать?
И Палыча тоже.
Мужиков, вроде, надо избивать?
Изобьем после, одно другому не мешает.
Логично.
Кто начнет?
Никто.
В смысле не получилось.
Ни изнасиловать, ни избить ничего не получилось, потому что Аня совершила подвиг. Маленький, но очень нужный подвиг. Совершила по наитию, потому что ни о чем они с Палычем не договаривались, просто женщина поняла, что должна сделать. Или же потому, что не выдержала, потому что внезапно решила покончить с издевательствами Иксуева и толстого жандарма, не доводя дело до обещанных пыток.
Не имеет значения, почему Аня это сделала, потому что значение имеют исключительно дела.
Поступки.
А поступок был таким: молодая женщина бросилась на охранников. В какой-то момент мордовороты расслабились, оказались рядом, даже пистолеты опустили, перестав удерживать пленников на мушке, и Аня поняла, что способна подарить Палычу несколько бесценных секунд. И бросилась, перекрывая своим телом линию огня.
Бросилась, сделав самую высокую в жизни ставку: всё на «зеро», на мрачного наемника, который постоянно называл ее дурой. Ставка абсолютно на всё. Больше не будет.
Раз!
Первая секунда. Крик. Движение. Оторопь у мордоворотов. Всё понявший Палыч движется в противоположном направлении, к стулу Сержа, на спинку которого толстяк повесил кобуру с «Береттой». И прежде чем жандарм осознает происходящее, правая рука наемника ложится на рукоять.
Два!
Вторая секунда. Выстрел. Но только один, потому что не каждый охранник достоин высокой зарплаты. Выстрел, но только один, и поэтому Аня продолжает движение. Палыч выхватывает оружие.
Три!
Третья секунда и четыре выстрела сливаются в один протяжный грохот. Две пули Анне, обе в грудь, обе рвут плоть и ломают кости. Останавливают. Швыряют на пол. Убивают. Две пули, но именно за ними Анна и бросалась. Их ловила, на них соглашалась, потому что знала Две следующие пули вылетают из «Беретты». Одна, а вторая следует за ней так быстро, что кажется грохот случился лишь раз. Две пули Палыча попадают точно в цель, разносят мордоворотам головы, но наемник не следит за результатом. Он уже повернулся, и следующая пуля летит в живот толстого Сержа, туда, где жандарм любил переваривать людей. Еще через мгновение рукоять опускается на голову перепуганного Иксуева, вышибая из губастого сознание, а затем Палыч бросается к лежащей на полу женщине, кричит, хватает за плечи, переворачивает, снова кричит, смотрит в затухающие глаза и слышит едва различимый шепот:
Ты обещал
И все ушли.
Услышали от присяжных: «Виновен!», услышали от судьи: «Двадцать лет каторжных работ», и ушли. Кто-то делился впечатлениями в социальной сети, кто-то куда-то звонил, а кто-то, в основном журналисты, пытался прорваться к выкрикивающему грязные ругательства Кириллу. Зал опустел, коридор, напротив, наполнился, и лишь два человека не спешили на публику.
Расстроенный Падда бездумно крутил в руке телефон. Довольный прокурор делал вид, что разбирается в бумагах. Победитель и проигравший.
Двадцать лет, конечно, перебор, кашлянув, произнес обвинитель. Но это Павлов, он за торговлю детьми меньше не дает.
На апелляции скостим до десятки, почти равнодушно отозвался адвокат. Через семь лет выйдет по УДО за хорошее поведение.
Тебя это устраивает?
Я знаю, что так будет.
И снова пауза. И снова никто никуда не идет. Дверь закрыта, приставы знают обоих и доверяют им, так что разговору никто не мешает.
Ты почему Павлову отвод не дал? поинтересовался прокурор.
А зачем?
Зачем портить репутацию, рассказывая широкой публике и журналистам, что в детстве судью похитили, почти включили в систему «Счастливый дом», и лишь благодаря самопожертвованию матери мальчика удалось вернуть домой. Зачем ворошить прошлое? Эта история никого не касается. Это личное дело и личная боль Константина Павлова, и никто не имел права поминать имя его матери.
Я эту историю не хуже тебя знаю, пробормотал Падда, засовывая телефон в карман. Но будь я проклят, если использую ее для спасения «ангела». Помолчал и уверенно повторил: Будь я проклят.
«За день до своего рождения ребенок спросил у Бога:
Говорят, завтра я отправлюсь на Землю. Как же я буду жить там, ведь я так мал и беззащитен?
Бог ответил:
Рядом всегда будет ангел, который позаботится о тебе.
Ребенок задумался, затем спросил снова:
Ребенок задумался, затем спросил снова:
Здесь, на Небесах, я лишь пою и смеюсь, этого мне достаточно для счастья. Но как будет на Земле?
Бог ответил:
Твой ангел будет петь и улыбаться, ты почувствуешь его любовь и будешь счастлив.
Но как я пойму его, ведь я не знаю его языка? спросил ребенок, пристально глядя на Бога. А что мне делать, если я захочу обратиться к Тебе?
Бог мягко прикоснулся к детской головке и сказал:
Твой ангел обучит тебя говорить и молиться. И я обязательно услышу тебя.
Я боюсь, ведь на Земле есть зло.
Твой ангел будет защищать тебя и, если понадобится, отдаст за тебя жизнь.