Да потому! Потому! расхохотался парень. Пока задницу от печи не оторвешь, никто тебе нормально платить не станет! Так и будешь всю жизнь с копейки на копейку перебиваться. А сейчас мы у Пастухова его улов выкупим и вовсе деньжат неплохо поднимем!
Погоди! оборвал я приятеля. Ты опять, что ли, в Форт намылился?
Ну да, с безмятежным видом кивнул Яков. А чего кота за хвост тянуть? К середине декабря успеем неплохой капиталец сколотить. До лета хватит!
Может, не стоит судьбу искушать? засомневался я. Нечисть
Если всё по уму делать, везде засветло добираться будем.
А на бандитов нарвемся?
Да какие еще бандиты? Что им здесь делать? Ну не дураки же они в снегу задницы морозить? фыркнул Яков. Ты больше перекупщиков слушай. Они тебе не только про бандитов, но и про ледяных ходоков и туманников по ушам напинают. Лишь бы им товар сдал, а сам из села ни ногой!
И всё же?
Да прорвемся! И вытащив из болтавшихся на поясе ножен кавалерийскую шашку, парень несколько раз взмахнул ею в воздухе, а потом продекламировал: Несмотря на рваный кед, мы сломаем им хребет!
Твоими бы устами, вздохнул я и проверил убранный под дерюгу обрез.
Особой уверенности в собственных силах, впрочем, от прикосновения к оружию не появилось: укороченная одностволка шестнадцатого калибра ИЖ-5 худо-бедно отгоняла оголодавших хищников, но против обнаглевших в последнее время бандитов ничем помочь не могла.
Успокойся! Яков спрятал шашку в ножны, запрыгнул в сани и самодовольно улыбнулся: Всё ништяк!
Да кто спорит? пожал плечами я и уставился на вскочившего с лавки компаньона: Ты чего?
У, черт! Накаркал! в голос взвыл тот и, ухватив вожжи, со всей мочи приложил хлыстом тащившую сани лошаденку. Пошла, курва! Пошла!
Едва не вывалившись из саней, я оглянулся и остолбенел: по дороге неслись трое верховых. Всадники лошадей не жалели, расстояние меж нами стремительно сокращалось, и по всему выходило, что оторваться от них не получится. И даже до лесочка доехать не дадут
Пошла, пошла! размахивая хлыстом, орал Яков и, обернувшись на миг, скомандовал: Шмотки выкидывай!
Я перевалил через борт мешок с зерном, поспешил ухватить следующий и крикнул:
Может, договоримся?
Договорись, попробуй надсадно просипел мой компаньон, и тут вдруг сани дернулись, да так резко, что меня с тюком в руках отбросило на лавку.
Неужто в яму угодили?!
Я обернулся и самым натуральным образом обомлел: обрезавший постромки Яков нахлестывал лошадь, во весь опор несшуюся к спасительному лесу.
Яша! во всё горло завопил я. Вернись! Вернись, сука!
Ничего эти крики, конечно же, не изменили. Яков даже не обернулся.
Кинул меня, сволочь!
Ну ничего, мы еще повоюем!
В запале я сунул руку под дерюгу и выругался, не обнаружив там обреза.
И его упер, гаденыш!
Ухватив топор, я выскочил из саней и бросился в чистое поле.
Но толку-то?
Ветер подчистую вымел с открытого пространства весь снег, и лишь у редких кустов возвышались небольшие сугробы. Не уйти
Услыхав за спиной хруст наста под копытами, я обернулся и перехватил топор. Один из верховых промчался мимо брошенных саней вслед за Яковом, двое других нагоняли меня.
Не оставят свидетеля?! Никому ж
Руки и ноги обмякли, поджилки тряслись, но я упрямо закусил губу и заставил себя покрепче стиснуть топорище.
Ведь не может же всё закончиться вот так посреди этого богом забытого поля. А жена, а дочь? Они-то как?!
Оскалившийся в жуткой ухмылке бородач замахнулся саблей и направил лошадь прямо на меня. Уж не знаю, на что он рассчитывал: то ли зарубить, то ли стоптать, но в последний миг я успел увернуться от копыт и в развороте шибанул обухом по колену враз взвывшего от боли всадника.
За спиной громыхнул выстрел, что-то ударило в спину, сбило с ног. Больно не было будто под наркозом, но враз ставшее ватным тело охватила странная слабость. Через силу я нашарил оброненный топор, попытался подняться
Гул клинка, удар, тьма
Да тьма! Тьма распахнула гостеприимные объятья, укутала непроницаемо-черным плащом, прогнала прочь боль и страх. И лишь холод оказался ей неподвластен. Стужа впилась зазубренными лезвиями прямо в душу, заморозила всё, до чего смогла дотянуться, и в конце концов именно ее жгучие касания вырвали меня из едва не перешедшего в вечный сон оцепенения.
Но и тьма никуда не делась. Темно
Еще ничего не соображая, я уперся руками в снег, кое-как поднялся на колени и лишь тогда догадался сдвинуть с глаз, видимо, и спасшую мне жизнь ушанку. Светлее стало только чуть, но теперь, по крайней мере, удалось разглядеть затянутое тяжелыми тучами ночное небо и белую гладь заснеженного поля.
Живой!
Растянув в улыбке онемевшие губы, я попытался снять варежки, но непослушные пальцы едва шевелились, а правая ладонь так и вовсе стиснула мертвой хваткой топорище и никак не желала выпускать оружие.
Вот ведь! Как бы пальцы ампутировать не пришлось
Ощупав свободной рукой ушанку, я нашарил длинный разрез; потом попытался завести руку за спину, но не смог. Тело было словно чужое, мышцы из-за долгого лежания в сугробе не слушались, и куда именно угодила пуля, понять так и не удалось.
Ерунда, главное, что живой.