Могами? В голосе барсука легкое сомнение.
Будет драться, пока его глаза черны. Он очень любил дочь, тайко зря приказал ее убить. Дядюшка хочет мести, ты можешь ему ее дать. А я, так и быть, отложу свои с ним разногласия до победы.
Теперь луна стоит высоко над башней, смотрит в ящик с песком: ей сверху, наверное, очень хорошо все видно и внятно, лучше, чем людям на веранде. Если барсук сумеет уйти от одного врага на север от себя и перехватить другого на юге, война может закончиться в том же году, в одно сражение.
А что будет, улыбается хозяин, если мы с тобой их недооценили и они все же рискнут и ударят на юг, мне в спину?
Ящер поворачивает голову, смотрит удивленно: что тут нужно объяснять-то?
Я же сказал, морщится он, из Сироиси идут три дороги. Эта, он выговаривает раздельно, как ребенку, ведет прямо к Курокава.
К столице Айдзу, главной крепости Уэсуги.
Я ее уже разок брал, напоминает сват, не у них, но брал. И они помнят, что я ее брал. Как пойдут, так вернутся.
Ты не успеешь отойти.
Мне не надо отходить. Сват подбирает палочку, стучит ею себя по лбу, смеется костяному звуку. И громить их мне не обязательно. Если они опоздают на день они опоздают навсегда.
У них довольно большая армия раз в шесть больше твоей.
И очень хорошие генералы. Так что если я возьму Айдзу, второй раз я его не отдам, говорит ящер. Уж извини, даже тебе.
У них довольно большая армия раз в шесть больше твоей.
И очень хорошие генералы. Так что если я возьму Айдзу, второй раз я его не отдам, говорит ящер. Уж извини, даже тебе.
Что на это можно сказать? Только кивнуть. Сват намерен поставить на кон все свою драгоценную армию, свой драгоценный север никогда он не рисковал ими так, до конца. Головой да, и не однажды, землей и людьми никогда. Теперь рискует. Спрашивать почему бессмысленно, честного ответа все равно не дождаться да его и не получилось бы понять. Слишком они разные люди. И звери.
Ничем я не рискую, недовольно морщится гость, глядя на пустой чайник. Ничем. Ваша бесконечная светлость не хуже меня понимает: у тех, кто сейчас вступит в бой, есть вшивый, но шанс, объясняет он, мешая уличную речь с придворной грамматикой. Даже в случае поражения есть. Те, кто сейчас отвернет, мертвы. Их сожрут изнутри, их предадут и продадут В мирное время можно править, не уважая себя, но нам такой роскоши еще долго не видать.
Хозяин гладит прохладное дерево веранды. Он знает все завитки на ощупь. Часто тут сидит. И почти всегда один.
Да, соглашается он. Вы это и тогда говорили
И замолкает, вспомнив, что говорил это не сват. Потому что свату тогда было шесть лет в совсем другой стране. Это говорил он сам, двадцать восемь лет назад, под Микатагахара, глядя на превосходящие во всех смыслах силы Такеды Сингэна, улыбаясь в глаза почти неизбежному разгрому. Тот, кто сейчас отвернет, мертв, и земля его мертва. Он тогда не отдал дорогу без боя, проиграл, выжил и сохранил провинцию. И теперь, вспоминая, слышит кашляющий смех ящера за левым плечом. Там, тогда, в прошлом.
Впрочем, эту ошибку делали все. Все, кто когда-то ходил под знаменами с цветком айвы или рядом с этими знаменами. Все бывшие вассалы и союзники князя Оды, те, с кем он взялся объединить страну. Все они помнили Датэ там, где его быть не могло, и раз на раз проговаривались. Даже великий господин тайко изволил как-то ругаться, что он эту тварь еще с первой киотской кампании невзлюбил тоже потом смеялся. А сват никого никогда не поправлял. Сначала барсук думал потому что ему лестно. Потом понял: он тоже не помнит, вернее, помнит что-то свое. Для себя он тоже их ровесник, а вот Наоэ, который старше его на семь лет «молодой Наоэ». И, наверное, так оно и есть.
Вот только приехал, жалуется на судьбу ящер, и теперь придется обратно.
Отдохните здесь пару дней За пару дней война не убежит.
Нет. Сват изображает поклон, встает, машет палочкой луне, застывает, задумавшись, втыкает инструмент в прическу. Сейчас я пойду и устрою здесь много шума, раз уж вы меня напоили. Не пропадать же вину. С утра поеду в Киото и устрою немного шума там, покажусь. А из столицы двинусь не сюда, а прямо домой. Мне нужно успеть раньше вас. Если они все же не рискнут я потом пошлю вам всех стрелков, которых смогу оторвать от севера.
Встретимся, соглашается хозяин, на том берегу.
Ему тоже предстоит веселая война его силы и силы противника примерно равны. Даже без Уэсуги.
Непременно.
«Мы не можем доверять друг другу ни на медную монету, объясняет Иэясу луне. Но что за беда? Зато мы можем друг другу верить».
И слышит, как в коридоре Масамунэ громогласно обращается к своей тени:
Прав Наоэ, эти южане неженки непроходимые. Они здесь портвейн подают подогретым, представь. Портвейн! И это летом. Что ж они делают зимой?
3. Огнем на небесах
1600 год, октябрь
В замке Сироиси пахнет старым дымом и свежим деревом, пахнет осенью, железом, каменной крошкой, лошадьми, множеством людей, но дымом больше всего. Этим летом замок горел. Его брали штурмом и взяли с боя. А три месяца спустя он целехонек и светит аппетитными каменными изломами, блестит свежепропитанным деревом. Настроение в замке такое же с иголочки, и все на месте. Ночью баржи с припасом, а главное с порохом, прошли по реке. Тихо-тихо, без весел, на одном течении. Так что противник засек их только на траверзе замка, уже под разгрузкой. И, конечно, ничего не успел, потому что даже дозорные посты стояли слишком далеко. А стояли они далеко, потому что стоять близко их еще с лета отучили. Так что порох прибыл благополучно, и его теперь хватит с запасом, и люди готовы, и оружие, и очень скоро пойдет из замка отвлекающий маневр, а потом Вот так, чешуйка за чешуйку, рычажок за рычажок, мелочь за мелочью растет война. Если это правильная война.