Кузнецы пока есть не стали. Отошли в сторону, о чём-то заговорили. Видимо, обсуждали перспективы использования меня в промышленных масштабах. А я достал из кармана плаща захваченную из дома книжицу и погрузился в чтение, не забывая, впрочем, поглощать пищу.
Это был дневник Мекиарис, и Авелла была права, как и безымянный старик из моего последнего видения: эту девушку стоило пожалеть.
Обычно, когда в семье простолюдинов рождался ребёнок с магическими способностями, это считалось радостью. Но Мекиарис в тот год, когда прогремела Великая Битва, проявила способности к управлению огнём.
Дирн находился далеко в стороне от культурной жизни, но родители Мекиарис всё же знали, что клан Огня уничтожен, а недобитков яростно истребляют. И сделали свои, простолюдинские, нехитрые выводы. Совершенно неправильные выводы, ведь магия универсальна, и Мекиарис спокойно можно было отдать в магическую академию Земли, где она бы получила чёрную печать, и её силы направились бы в верное русло. Ну, на крайняк, её бы додумались использовать, как меня: для продолжения магических родов, которые теряли магию. Стрёмно, конечно, но всяко лучше, чем то, что случилось.
А случилось, что у родителей был какой-то знакомый маг. Сам из глухой деревни, старый и напуганный переменами, случившимися в мире. Он и оборудовал чердак, превратив его в камеру заключения для шестнадцатилетней девчонки.
Маг был по-своему очень искусен. Сдержать магию Огня можно было только магией Огня, но он создал такую комбинацию рун и заклинаний, которая, реагируя на малейший огонёк, тут же выполняла Захват своей узницы. И чем больше бы она колдовала, тем сильнее бы делался захват.
Дальше всё шло по типичному сценарию сказки о принцессе, запертой в башне. За тем исключением, что сказочного было мало.
Мекиарис довольно вяло описывала свои однообразные дни в заточении. Она не жаловалась, она понимала это необходимо, до тех пор, пока родители не сумеют найти кого-то, кто сумеет забрать у неё магию (я до сих пор не понимал, как такое делается). Единственное, что её угнетало, это скорое возвращение некоего парня из академии.
Парень, само собой, был магом. Как и где они умудрились познакомиться, этого я не узнал. Многое Мекиарис не поверяла даже дневнику. Однако кое-что читалось между строк.
Так, например, я угадал, что она очень обрадовалась, когда обнаружила свои магические способности, потому что теперь могла стать «настоящей супругой» своему возлюбленному. И нет чтоб сразу ему и рассказать она похвасталась родителям. Какой-то напрочь отбитый подростковый инстинкт самосохранения у неё был
Больше она не поговорила с ним ни разу. Видела, как он, приехав на каникулы, заходил в дом, но родители лгали ему, что Мекиарис больна, и он уходил прочь. А Мекиарис пододвигала стол к высокому окну, сверху ставила стул, забиралась на него и, привстав на цыпочки, полными слёз глазами провожала возлюбленного.
Последние записи, которые она делала уже при смерти, то и дело прерывались одними и теми же фразами: «Разбить окно», «Почему я не разбила окно?», «Надо было разбить окно и закричать», «поздно, поздно, поздно».
Мракобесы безмозглые, пробормотал я, имея в виду родителей Мекиарис, которые за полтора года загнобили живую и здоровую девчонку, а потом заказали её портрет и, не перенеся горя, уехали из Дирна.
Вы уже отдохнули, сэр Ямос? крикнул Балтак.
Да, сейчас, сказал я и допил кружку молока.
Да, сейчас, сказал я и допил кружку молока.
Дневник я спрятал в карман, встал, хотел снять плащ было всё же жарковато, даже несмотря на то, что я маг Огня, но не успел. Дверь распахнулась, и в кузню с порывом холодного ветра ворвался Гетаинир.
У него плащ был канонический, и кузнецы мигом сообразили, что к чему поклонились. Но маг не обратил на них внимания.
А, сэр Ямос! воскликнул он. А мы вас повсюду ищем.
«Мы»? переспросил я, пока воображение рисовало мне Асзара с магическими кандалами в руках.
Все втроём, кивнул Гетаинир.
В кузню влетели Натсэ и Авелла. У Авеллы на лице тут же появилось выражение неимоверного облегчения, но Натсэ только зубы стиснула. Громыхая красивыми блестящими сапогами, она подошла ко мне и с размаху врезала кулаком в грудную клетку. Я со вскриком выдохнул весь воздух, чуть не попрощался с завтраком и упал на спину.
Ты! нависла надо мной Натсэ, сверкая глазами. Ты соображаешь, как мы перепугались, не найдя тебя утром?!
Я же записку оставил!
Правда? Эту?!
Подошла Авелла, и Натсэ, вырвав у неё из рук листок бумаги, сунула его мне под нос.
Эту! подтвердил я и прочитал вслух: «Доброе утро! Мне не спалось, и я пошёл искать работу. Попробую устроиться в кузницу, это недалеко от дома, прямо по главной до перекрёстка, потом налево, здание по правой стороне. Люблю, целую, ваш Я.». А Я забыл переключить локализацию? Н-да
Записка была на русском. Натсэ, зашипев сквозь зубы, замахнулась на меня, но бить не стала.
Сэр Ямос, дрожащим голосом произнесла Авелла, будет лучше, если вы обучите нас своему языку.
Как пить дать, обучит! сказала Натсэ, протягивая мне руку и помогая подняться. Любит он, видите ли. Целует!