А Кузька где? девчонка, не обнаружив того в кузнице, явно расстроилась.
Не пришёл ещё, Тимка ещё раз качнул меха, и посмотрел на девочку, которая хлюпала носом и, похоже, собиралась разреветься. Да ты зайди лучше, нельзя в кузне на проходе стоять.
Девчушка поколебалась, не решаясь войти, потом посмотрела на свою руку, зажатую в кулачок, и осторожно вошла.
А когда он придёт?
Не знаю, мальчишка сочувственно посмотрел на гостью. Они вчера поздно ушли.
Мне очень надо, она всхлипнула и опять посмотрела на вещь, которую держала в кулаке. Поломалось Меня Анька убьё-о-от!..
Глаза её наполнились слезами, губы задрожали.
«Сейчас разревётся, как я вчера. Нельзя до стыда доводить. Придётся что-то делать».
Тимофей протянул руку. Девочка поколебалась, опасаясь отдать в руки незнакомцу очень важную для неё вещь но, похоже, другого выхода не нашла. Несмело протянув руку, она вложила в Тимкину ладонь две серёжки. Кузнечик отошёл к окну и поднес их к свету. Одна серёжка оказалась совершенно целой, а вот вторая Серебряная пластина с напаянным на неё узором была изогнута, проволока в одном месте отошла, а подвесной крюк отсутствовал вовсе.
Мальчик взял в руки ту, которая осталась целой, пригляделся к работе. Сложного в серёжке ничего не было: на плоской, довольно аккуратно выделанной пластине напаяли узор из колечек и завитушек. Видно, что украшение уже чистили, и не раз, отчего и пластина, и проволока потеряли свой блеск. Опять же, пластина была совершенно плоская, а Тимка знал, что на плоском серебро не играет, надобно, чтоб всегда изгиб был. Тогда полукруглая серёжка начнет ловить свет от солнышка и играть бегающими по проволоке искрами при самом лёгком движении головы. Крюк и вовсе сделан грубовато, выгнут из кованой проволоки.
Поправим, Тимофей уверенно кивнул и, порывшись в сумках, начал доставать свёртки с нужным инструментом. Ещё лучше станут.
Лучше не надо. Надо чтоб как было. Я их у Аньки без спросу взяла. Померить только. Только я одну уронила, а пока нашла, она поломалась.
Сама? Тимка скептически посмотрел на серёжку. Девчонка засопела.
Кузнечик, прищурившись, взглянул на неё. Держать она себя умела. Даром что мала ещё, слёзы на глаза накатились, губы дрожат, а вот себя держит. Не то, что его соседки в Мастеровой слободе, те по любому поводу в рёв пускались. Тимка вспомнил, как он вчера разревелся сам и как мальчишки-дозорные делали вид, что не замечают. А ведь нагорит ей Сильно нагорит.
Точно так не выйдет. Видишь, пластина немного помята. Я её, конечно, выправлю, но всё равно видно будет. А вот если я их обе поправлю, то разницу и не заметишь. Да и отделаю так, что они намного красивее станут. Не дура же Анька на такое ругаться.
Минька сказал, что дура. Она всегда ругается, девчушка шмыгнула носом. А ты сумеешь?
Тимофей уверенно кивнул и потянул сумку с инструментом. Девочка тут же пристроилась сбоку на табурете, на котором вчера вечером сидела Юлька.
Меня Елька зовут, она наконец нашла способ познакомиться, поглядела на разложенный инструмент и спросила: А ты кузнец?
Минька сказал, что дура. Она всегда ругается, девчушка шмыгнула носом. А ты сумеешь?
Тимофей уверенно кивнул и потянул сумку с инструментом. Девочка тут же пристроилась сбоку на табурете, на котором вчера вечером сидела Юлька.
Меня Елька зовут, она наконец нашла способ познакомиться, поглядела на разложенный инструмент и спросила: А ты кузнец?
Ваши Кузнечиком прозвали. А кузнецом дед был Тимка вздохнул. А вообще меня Тимофеем зовут.
Елька кивнула.
Тебя на болоте вчера нашли. Мне Сенька рассказывал, он в десятке гонцов состоит. Ой!.. девчушка испуганно прикрыла ладошкой рот. У тебя же дед умер!
Чуть ли не больше всего на свете Тимка не любил, когда его кто-нибудь начинал жалеть. Особенно когда какая-нибудь дородная баба, вспоминая его умершую мать, начинала голосить: «Сиротинушка-а!..», пытаясь облапить и прижать к себе мальчишку. И удрать неудобно, и слушать тошно. Но тогда хоть дед мог рявкнуть: «А ну, хватить выть, бабы! Чай, не покойник ещё!» Тимофей покосился на девчонку. Нет, жалости в её глазах не было, скорее испуг, что ли. Тимка даже удивился а ей с чего пугаться-то?
У нас в поветрие тоже много умерло, сообщила она. А Нинеина весь вообще вся вымерла.
Скрип отворившейся двери прервал неловкое молчание. В кузницу ввалился улыбающийся Киприан.
Здорово, Кузнечик! О, молодец, уже и горн развел! Киприан отодвинул засов и крикнул: Гаврюха! Отворяй давай.
Кусок стены, оказавшийся здоровенной воротиной, открылся, пропустив в кузницу поток утреннего света. Через образовавшийся широкий проход вошёл хмурый спросонья отрок.
Во! Киприан с утра был полон задора. Я ж тебе говорил, что к нашему приходу горн гореть будет.
Ну так и спали бы ещё Гаврюха Киприанового веселья почему-то не разделял. А эти мелкие чего тут делают?
Киприан пригляделся.
Еля! А ты чего тут так рано? Матушка-боярыня увидит, ругаться начнет.
Тимофей за свою жизнь знал и побаивался только одного боярина Журавля и, услыхав про боярыню, тут же навострил уши.
У меня вот, поломалось, Елька вспомнила про своё горе и всхлипнула. А Кузнечик починить обещался.