Слишком эгоистичным и слабым, чтобы позволить ей уйти.
Дориан накрыл ладонью ее руку.
— Я не хочу возвращаться в библиотеку, выслушивать их скучные речи, читать их проклятые документы, — сказал он. — Я подписал брачный договор. Ты получишь свою больницу. Этого достаточно. Я хочу жениться. Прямо сейчас.
— Я готова, — просто ответила Гвендолин. — И была готова уже несколько часов назад.
Дориан посмотрел на нее. Она улыбалась.
Обещание тепла…
Предложив ей руку, он повел ее к дому. Ему понадобилась вся его воля, чтобы не бежать. Наступал вечер с его благословенной темнотой. Очень скоро они поженятся, уйдут в его комнату, лягут в постель. А потом… Да поможет им Бог.
Он ввел Гвендолин в дом и поспешил в библиотеку, из полуоткрытой двери которой в темный коридор падала узкая полоска света.
Дориан обернулся, чтобы сказать невесте… и краем глаза заметил их — тоненькие, но отчетливые зигзаги…
Он моргнул, однако видение не исчезло, дьявольски извиваясь на самом краю поля зрения.
Дориан крепко зажмурился, потом открыл глаза, но зигзаги оказались на месте — неотвратимые и беспощадные.
Нет! Не сейчас! Он попытался отогнать их, хотя знал, что это бесполезно.
Они поблескивали, напоминая: «Скоро, очень скоро».
Глава 4
— Это твоя вина! — кричал на Хоскинса доктор Нибонс. — Я же говорил, что мой пациент не вынесет такой нагрузки. Я говорил, что его надо оберегать от любого нервного возбуждения. Никаких газет, никаких посетителей. Ты же помнишь, как на него подействовало сообщение о трагедии в Ронсли-Холле: три приступа за неделю. И все-таки ты впустил сюда чужих людей в то время, когда он был особенно уязвим. А сейчас…
— Чтобы жить в реальном мире, человек должен знать о нем, — возразил Хоскинс. — Приступы или не приступы, но для хозяина было облегчением узнать, что старый джентльмен больше не причинит ему неприятностей. А что касается чужих, то, думаю, я легко пойму разницу между друзьями и врагами. Даже если и нет, хотел бы я посмотреть, как вы захлопнете дверь перед леди Пембури… она ведь бабушка единственного друга моего хозяина. Может, не мое дело рассказывать ей о болезни милорда, однако я счел нужным заранее предупредить ее, что он не так здоров, как прежде, и его нервы не в порядке.
— А значит, его нельзя беспокоить, — рявкнул Нибонс.
— Не хочу вас обидеть, сэр, — ответил Хоскинс, — но первый раз вы увидели милорда совсем недавно и можете судить только о состоянии его здоровья. Вы не знаете ни характера, ни мыслей хозяина. А у меня было почти девять месяцев, чтобы понять и то и другое. Могу поклясться, что граф не желает, чтобы к нему относились как к чувствительной девице, падающей в обмороки. — Он взглянул на Гвендолин. — Не имел в виду ничего плохого, миледи.
— Я так и поняла. Кроме того, у меня ни разу в жизни не было обмороков.
Старый ветеран улыбнулся, а Нибонс вперил в девушку гневный взгляд.
Он ворчал на нее с тех пор, как осмотрел Дориана и встретился с ней в гостиной. Они даже несколько минут не разговаривали, давая остыть мгновенно вспыхнувшей обоюдной неприязни. Хоскинс тут же бросился на ее защиту, не подозревая, что она вполне справится сама.
Обмен любезностями между слугой и врачом дал Гвендолин дополнительные сведения, а она, видит Бог, нуждалась в любой информации, которую только могла получить.
Ибо граф явно не хотел рассказывать ей о своей болезни.
Гвендолин почувствовала неладное, когда они только вошли в дом. Потом, распоряжаясь подготовкой к свадьбе, она видела, как меняется граф, а к началу церемонии его голос стал монотонным, движения замедленными и осторожными, словно Дориан был стеклянным и мог разбиться в любую минуту.