Он ответил медленно и раздельно:
— Я готов последовать за вами через весь Лондон с говяжьим окороком в одной руке и кружкой пива в другой — если до этого дойдет.
— Очень хорошо. — Она села и приняла строгий и чопорный вид. — Тогда, пожалуй, поговорим.
— Отлично, — усмехнулся Рэнд, снова усаживаясь на свой стул.
— Итак? — сказала Джоселин.
— Что — итак? — Он одним глотком опустошил бокал.
— О чем вы хотели поговорить?
— Значит, так. — Он энергично опустил бокал на стол и втянул в себя воздух. — Прежде всего, я сожалею, если обидел вас этим утром. Я не хотел этого и…
— Я вас прощаю, — ответила Джоселин спокойно.
— Правда? — Он явно смешался. — И это все? Больше ничего не требуется?
— Разве что… — Она невинно захлопала ресницами. — Вы принесли мне цветы?
— Нет.
— Обычно извинение принято сопровождать букетом цветов, а если дело касается супругов, ценным подарком. — Джоселин помедлила. — Но никакой подходящей безделушки у вас, кажется, тоже нет?
— Нет, — покачал он головой, и его губы дрогнули, словно он с трудом удерживал улыбку.
— Вы забыли о моей меркантильной натуре, Рэнд . Но раз у вас нет ни цветов, ни драгоценностей… — Она снисходительно махнула рукой. — Ничего не поделаешь. — И улыбнулась поверх бокала. — Но в следующий раз я буду ожидать на худой конец цветов.
— Приму это к сведению. — Он взял ее руку и поднес к губам, и их взгляды встретились. — Обещаю, что в следующий раз мои извинения будут сопровождаться на самый худой конец цветами.
Она ощутила на тыльной стороне ладони его горячее дыхание. Его губы только мгновение соприкасались с ее кожей, но тепло от этого прикосновения разлилось по всему ее телу.
— Это вы проделываете мастерски, — пробормотала Джоселин.
— Хотел бы я пообещать, что следующего раза вообще не будет. — Устремленные на нее глаза обещали нечто совсем другое. — Дать вам торжественный обет, что в извинениях совсем отпадет надобность, но... — В этих глазах она запросто могла бы утонуть…
— Но надеяться на это было бы слишком смело, — подхватила она, с трудом переводя дыхание. Утонуть в темной глубине, без борьбы, без сожаления…
— Иногда надежда — это все, что мы имеем.
Его слова, наполненные потаенным смыслом, повисли в воздухе. Некоторое время оба молчали.
— Нам, пожалуй, следует вспомнить о еде. — Джоселин отняла у него руку и указала на тарелку с супом. Ею овладела непонятная неловкость, и она с облегчением сменила тему. — Айви рассердится, если мы оставим тарелки нетронутыми.
Девушка начала неторопливо есть суп. Рэнд последовал ее примеру. Тишину в столовой нарушали лишь приглушенные звуки, свидетельствующие о добросовестном поглощении пищи. Джоселин хотелось поговорить о множестве вещей, но нелегко было подобрать подходящие слова. Наконец она положила ложку и распрямила плечи.
— Я очень много думала над ситуацией, в которой мы оказались…
— Начало не слишком обнадеживает.
— В нем нет ничего плохого. Во всяком случае, на мой взгляд. — Она глубоко вздохнула, чтобы придать себе храбрости. — Мне кажется, что, поскольку мы теперь муж и жена и, похоже, останемся ими надолго, первое, что нам следует сделать, это получше познакомиться.
— Отличная мысль, — серьезно произнес Рэнд, но его глаза весело блеснули. — С чего вы предлагаете начать?
— Для начала вам следует узнать кое-что обо мне. О моей жизни. — Джоселин помолчала, собираясь с мыслями. — Если я и в самом деле избалованная…
— И мелочная, — добавил он, откровенно сдерживая готовую появиться на губах улыбку.
Но Джоселин не дала сбить себя с толку.
— В детстве я была не такой. Я и мои сестры выросли скорее в спартанских условиях, нянчиться с нами было некому. Мой отец…
— Я знаю, — невозмутимо заметил Рэнд.
— Мне следовало догадаться, — вздохнула она. — Несомненно, репутация отца была широко известна.
— Вовсе нет.