Каждый день остров орошали быстро проходящие тропические ливни. Все, и отец в особенности, были убеждены, что ожерелье, равно как и другие древние произведения искусства, предположительно находившиеся на борту «Серебряной монеты», вскоре будут найдены.
Кейт пыталась разделить всеобщее радостное возбуждение и могла бы в этом преуспеть, если бы не поняла недавно, что носит под сердцем ребенка Рэнда.
Лопатка задрожала в ее руках. Тревога вновь, уже в который раз, охватила душу. Отогнав ее от себя, Кейт еще крепче сжала ручку лопатки и снова принялась копать, осторожно высвобождая из песка предмет, который приняла за старенький ящик с обитыми медью углами. Внезапно на песок упала тень. Кейт подняла голову и сдвинула со лба соломенную шляпу с узкими полями, чтобы посмотреть, кто тут стоит.
– Вы что-то чересчур бледная, Кейт, – послышался голос Джеффри Сент-Энтони. Он стоял рядом с Кейт и с беспокойством смотрел на нее. За долгие часы, проведенные под жарким солнцем, волосы его выгорели и теперь были гораздо светлее, чем перед отъездом из Англии, а кожа, до того светлая, теперь приобрела загорелый оттенок, что делало Джеффри старше и красивее. – Вы не должны так много работать. Я знаю, вы себя в последнее время плохо чувствуете. Я спросил Марубу, что с вами, и она сказала, что в последние несколько недель вас постоянно тошнит.
Марубой звали молодую темнокожую девушку, которую они наняли в помощь Эстер Уилмот – кухарке-англичанке, отправившейся в экспедицию.
– Со мной все в порядке, – возразила Кейт и в этот момент в очередной раз почувствовала, как к горлу подступила тошнота. – Просто я что-то не то съела. Такое здесь иногда случается. Через денек-другой все будет хорошо.
– А ваш отец об этом знает? Сомневаюсь. Единственное, что он замечает, – это какая территория перекопана за день и сколько предметов найдено.
– У моего отца очень много дел. Ему не до того, чтобы следить, что я должна есть, а что нет.
– Даже если это так, мне кажется, вы не должны работать на солнце до тех пор, пока не станете чувствовать себя лучше.
Прикрыв глаза от солнца рукой, Кейт взглянула на Джеффри. У него было приятное лицо, гладко выбритое, с прямым носом и выцветшими бровями. В данный момент на этом лице было написано крайнее беспокойство. В какой-то степени Кейт было приятно, что нашелся человек, который о ней беспокоится. Она не привыкла к такой заботе. Рэнд...
Кейт поспешно выбросила образ Рэнда и все мысли о нем из головы.
– Я очень признательна вам за заботу, Джеффри, правда. Я считаю вас своим настоящим другом, но со мной и в самом деле все в порядке.
Джеффри нахмурился, однако возражать не стал. Пристально взглянув на Кейт, он что-то буркнул себе под нос – что именно, Кейт не расслышала – и пошел прочь.
В тот вечер за ужином она поела с деланным аппетитом, специально чтобы Джеффри видел. Утром ее, как обычно, тошнило, и Кейт постаралась отойти подальше от лагеря, чтобы Джеффри этого не заметил. Один день сменялся другим. Тошнота по утрам не проходила, но Кейт заметила, что, если есть понемногу, она продолжалась всего пару часов.
И все же Кейт беспокоило не собственное самочувствие, а то, что ей делать дальше.
Сидя в тот вечер перед лагерным костром, глядя на поднимающиеся вверх оранжево-желтые язычки пламени и прислушиваясь к стрекоту насекомых, Кейт обвела взглядом лагерь: с полдюжины палаток, раскинувшихся кругом на открытом месте в дальнем конце пляжа. В палатке, которую она занимала, стояли лишь узкая кровать, складной стул да грубо сколоченный стол. На нем – тазик с кувшином и крошечный портрет матери в серебряной рамке.
Отдельные палатки занимали лорд Талмидж, лорд Джеффри, сэр Монти и, естественно, отец.