Она сконцентрировала внимание на яркой белизне своих перчаток, блеске черного сатина на лацкане его фрака, пытаясь не слышать, как неуемно бьется собственное сердце и болезненно твердеют соски под тонким шелком.
Она безнадежно попыталась найти безопасную тему для разговора. Элизабет не рассчитывала, что ей придется беседовать с кем-либо, кроме собственного мужа.
— Я не знала, что вы танцуете.
— Вы хотите сказать, вы не знали, что меня принимают в приличном обществе?
Лгать не имело смысла.
— Да.
— Вы еще многого обо мне не знаете, миссис Петре.
— Вы спите с баронессой?
При этих непроизвольно вырвавшихся у нее словах Элизабет сбилась с ритма. Его пальцы сжались на ее талии, китовый ус корсета впился в ребра.
— Похоже, вы в курсе всех нынешних громких сплетен, ведь так? Вы мне не говорили об этом.
Она не отрываясь смотрела на бриллиантовую запонку на его рубашке, сверкавшую в ярком свете канделябра.
— А вы в таком случае каким образом узнали, что мы с мужем приглашены на этот бал?
— Моя мать, — сказал он, легко кружа ее по паркету, — они с баронессой партнеры по бриджу.
— А ваша мать знает об… уроках? — спросила Элизабет, затаив дыхание.
— Перестаньте, миссис Петре. Я же сказал вам, что не в моих правилах рассказывать кому-либо, что происходит между мной и леди за закрытыми дверями. Вы напрасно носите корсет. — Во время очередного па его нога попала между ее ног, и тут же низ живота охватил сильный жар. — Можно нанести непоправимый вред легким.
Пальцы Элизабет с силой сжались на его плече — никакой подкладки, только твердые мускулы.
— Мы сейчас не в вашем доме, лорд Сафир.
— А как насчет вашего мужа, миссис Петре? Что он думает по поводу вашего белья?
Резкий ответ едва не сорвался с ее губ. Ее муж никогда не видел ее белья, да и не проявлял к этому никакого интереса. А вот что не вызывало ни малейшего сомнения, так это то, что Рамиэль повидал его предостаточно.
— Где это вы научились так хорошо танцевать, если нечасто бываете на светских раутах?
— А где вы научились так хорошо танцевать вальс, если ваш муж его не танцует?
— Я не говорила, что он не танцует вальс! — отрезала Элизабет упрямо.
Эдвард умел танцевать вальс, просто он не танцевал его с ней, сберегая силы для своих избирателей.
— Расскажите мне о ваших сыновьях.
— Я же сказала, что не стану обсуждать с вами своих детей.
— Но сейчас я не ваш наставник, а просто мужчина, ведущий легкую беседу во время танца.
Элизабет резко повернула голову, приготовившись сказать ему, чтобы он не беспокоился, раз уж танец с ней его совсем не радует. Это было ошибкой.
Их лица разделяло не больше десяти дюймов. Ширина двух ладоней.
— Оба моих сына учатся в Итоне, — с трудом произнесла она.
— Ричард и Филипп, так, кажется, их зовут, верно?
— Да. Но откуда…
— Я как-то случайно прочел в газете. Что им нравится… политика?
Улыбка тронула губы Элизабет при воспоминании о том, что Филипп подрался с мастером Бернардом, обозвавшим его вигом, хотя он был убежденным тори.
— Нет, моих сыновей не интересует политика. Ричард учится, чтобы стать инженером. Он утверждает, что техника — это будущее мира и она поможет людям больше любого правительства. Филипп хочет стать моряком, а еще лучше — пиратом.
Ответная улыбка смягчила черты Рамиэля.
— Похоже, Ричард — умный мальчик. Элизабет искала в его глазах насмешку, но не увидела ее. Материнская гордость победила настороженность.
— Это так. Будущей осенью он начинает сдавать экзамены в Оксфорд. Хотя Филиппу будет трудно, когда Ричард покинет Итон. Они всегда были очень близки друг к другу, несмотря на разницу в возрасте, а может, именно потому, что они такие разные. Ричард — спокойный и усидчивый, а Филипп — настоящий озорник. Меня не удивит, если они по ночам делают набеги на школьную кухню в поисках чего-нибудь съестного — они всегда так делали дома.
— Вы любите своих сыновей.