Этой страной теперь правлю я, Генрих, и в моей стране будет мир. – Король посмотрел прямо на Дрейвена: – Ты понял?
– Да, сир.
Затем Генрих перевел взгляд на Хью, который продолжал рассматривать пол у себя под ногами:
– А ты?
– Да, я понял, ваше величество. Суровое лицо короля немного смягчилось.
– Вот и отлично. Но поскольку мы понимаем, что нельзя доверять двум мышам, оставшимся в поле, в то время как кошка бродит где-то в другом месте, мы должны скрепить этот договор более крепкими узами.
Дрейвена охватило тошнотворное ощущение страха. Он достаточно хорошо знал Генриха, а потому понимал, что задуманное королем не понравится ему, Дрейвену.
А Генрих продолжал:
– Поскольку ни один из вас не желает признаться, что напал первым, мы прибегнем к Соломоновой мудрости. Если у вас обоих окажется что-то такое, о чем мечтает другой, тогда, может статься, вы хорошенько подумаете, прежде чем совершать дальнейшие враждебные действия.
– Ваше величество! – воскликнул Хью. В голосе его слышалось чрезмерное волнение.
Генрих погладил свою рыжеватую бороду.
– У тебя есть дочь, не так ли, Хью?
– Да, ваше величество, у меня остались в живых еще три дочери.
Генрих кивнул, потом посмотрел на Дрейвена, который встретил его взгляд с дерзкой прямотой.
– А ты что скажешь, Дрейвен?
– У меня есть брат-бездельник, и я уже много лет хочу, чтобы меня избавили от него.
Брат Дрейвена, стоявший позади него в десяти шагах, что-то возмущенно забормотал, но благоразумно умолк, поскольку находился перед своим королем.
Генрих молчал, обдумывая сказанное. Лицо его выражало замешательство.
– Скажи нам, Саймон, – обратился он к младшему брату Дрейвена, – что самое дорогое в мире для твоего брата?
Дрейвен слегка повернулся и заметил, что внимание короля смутило Саймона.
– По правде говоря, ваше величество, он ценит только свою честь, – проговорил Саймон, склонив в вежливом поклоне перед королем голову.
– Вот как, – задумчиво произнес Генрих. – Мы знаем пределы, до которых он может дойти, чтобы не поступиться своей честью. Очень хорошо. Мы требуем, чтобы Дрейвен поклялся своей честью, что он не станет беспокоить Хью и устраивать набеги, а Хью должен отдать ему одну из своих дочерей как залог своего хорошего поведения.
– Что?! – взревел Хью так громко, что Дрейвен испугался, как бы на них не попадали балки. – Вы говорите серьезно?!
Генрих устремил гневный взгляд на Хью:
– Сэр, вы забываетесь. Вы вступаете в пререкания со своим королем, а это опасный путь.
Лицо у Хью стало краснее малинового сюрко, в который поверх доспехов был одет Дрейвен.
– Ваше величество, умоляю вас, не просите этого у меня. Мои дочери – нежные существа, не привычные к мужскому обществу. Старшая должна вскоре выйти замуж, а ее сестра – монахиня. Она постриглась в монастырь Святой Анны. Вы, конечно же, не можете требовать, чтобы они нарушили свои обеты, чтобы их взяли в заложницы на неопределенных условиях?
– Ты как будто говорил о трех дочерях?
На длинном морщинистом лице Хью появилось выражение неописуемого ужаса.
– Сир, Эмили – самая нежная из всех моих дочерей. Она дрожит при малейшем испуге. Час в обществе Рейвенсвуда – и она умрет от страха. Умоляю вас, пожалуйста, не требуйте этого.
Генрих прищурился и грозно рявкнул:
– Мы бы предпочли, чтобы вы оба оставили нам хоть какой-то выбор. Но, увы, нам начали надоедать постоянные жалобы и обвинения наших лордов. Завтра мне предстоит поездка в Хексхем, чтобы уладить очередное дело между двумя баронами, которые не могут присмотреть за собственными землями. Мы хотим только одного – мира! – Теперь во взгляде короля было больше решимости. – Хью, именно ты просил корону вмешаться в это дело.