Я ахнула, зажав рот руками.
Если бы она упала с него, то выжила бы. Мы были женаты всего три месяца, он вздохнул. Ее верблюд отказался ее покинуть. Он всюду следовал за ее телом. Ее кремировали, а верблюд через несколько дней умер от горя. И еще несколько недель все верблюды в округе плевались и стонали.
Он надел рукавицы и вернулся к наковальне. Разговор был окончен.
Шли месяцы. Я приходила к нему раз в несколько дней. Я знала, что сильно рискую, скрывая это от мамы. Но была уверена, что дело того стоит. Однажды он спросил меня, как у меня дела.
Ничего, ответила я. Вчера о вас говорила одна дама. Она сказала, что вы лучший кузнец на свете и какой-то Осугбо вам хорошо платит. Это хозяин Дома Осугбо? Мне всегда хотелось туда зайти.
Осугбо не человек, ответил он, изучая кусок кованого железа. Это группа джвахирских старейшин, которые поддерживают порядок. Главы нашего правительства.
А что означает правительство я не знала и не хотела знать.
Как поживает твоя мама?
Хорошо.
Я хочу с ней познакомиться.
Я нахмурилась и задержала дыхание. Если она о нем узнает, то отлупит меня так, как никогда еще не лупила, и я потеряю единственного друга. Зачем ему с ней знакомиться? Я вдруг почувствовала, что ревную маму. Но как я могу ему помешать? Я закусила губу и неохотно выговорила:
Ладно.
К моему ужасу, он пришел к нам в палатку тем же вечером. Выглядел, однако, сногсшибательно широкие белые штаны, белый кафтан. На голове белое покрывало. Одеться во все белое означало предстать пред кем-то с глубоким смирением. Обычно так делали женщины. Для мужчины это очень необычно. Он знал, как подступиться к маме. Сначала она его боялась и сердилась. Услышав о нашей с ним дружбе, она так отшлепала меня, что я убежала и проплакала несколько часов. И все же через месяц Папа и мама поженились. На следующий день после свадьбы она и я переехали в его дом. С тех пор все должно было идти прекрасно. И пять лет все было хорошо. Потом началось странное.
Глава третья
Прерванный разговор
Из-за Папы мы с мамой осели в Джвахире. Но даже если бы он не умер, я бы все равно оказалась здесь. Остаться в Джвахире мне было не суждено. Во-первых, я слишком непостоянна, во-вторых, меня толкало кое-что еще. С момента зачатия я была проблемой. Черным пятном. Проклятием. Я поняла это в одиннадцать лет, когда со мной случилась странная вещь. После нее маме наконец пришлось рассказать мне неприглядную историю моего зачатия.
Был вечер, и приближалась буря. Я стояла в проеме задней двери, глядя, как надвигается стихия, и тут, прямо у меня на глазах, в мамином саду, большой орел напал на воробья. Рухнул на него с неба и улетел с ним в когтях. С воробьиного трупика упали три окровавленных коричневых пера. Они приземлились в мамины помидорные грядки. Когда я подобрала одно из перьев, прогремел гром. Я растерла кровь между пальцами. Не знаю, зачем я это сделала.
Кровь была липкой. И сильно пахла медью, будто я ею облилась. Я зачем-то наклонила голову, прислушиваясь, принюхиваясь. «Здесь что-то происходит», подумала я. Небо потемнело. Поднялся ветер. И принес другой запах. Странный запах, который я с тех пор стала узнавать, но никогда не смогу описать. Я вдыхала его, и что-то стало происходить в моей голове. Я думала убежать в дом, но не хотелось нести туда это, что бы это ни было. А потом я уже не могла шевельнуться, даже если бы захотела. Послышался гул, потом возникла боль. Я закрыла глаза. Внутри моей головы возникли двери стальные, деревянные, каменные. Было больно оттого, что эти двери с треском открывались. Из них дул горячий ветер. Мое тело чувствовало себя странно, словно при каждом движении я могла что-то сломать. Я упала на колени, меня рвало, свело каждую мышцу. Затем я перестала существовать и я не помню ничего даже темноты.
Было ужасно
Следующее, что я помню: я вишу высоко в ветвях гигантского дерева ироко, которое растет в центре города. Голая. Идет дождь. Я испытываю унижение и стыд, которые сопровождали меня все детство. (Разве удивительно, что и гнев тоже всегда им сопутствовал?) Я задерживаю дыхание, стараясь не плакать от шока и страха. Ветка, за которую я цеплялась, была скользкой. И я не могла отделаться от ощущения, что я только что внезапно умерла, а потом вернулась к жизни. Но тогда это было не так важно. Как же я буду слезать?
Придется прыгать! крикнул кто-то.
Внизу стояли отец и какой-то мальчик, державший корзину над головой. Я плотнее обхватила ветку, стиснув зубы от злости и стыда. Папа протянул мне руки.
Прыгай!
Я долго не решалась, думая: «Не хочу больше умирать». Потом заплакала. И, чтобы отогнать последующие мысли, прыгнула.
И Папа, и я повалились на землю, усыпанную плодами ироко. Я поднялась на ноги и прижалась к Папе, пытаясь спрятаться, пока он снимал рубашку. Я скорей в нее завернулась. Раздавленные фрукты под дождем пахли сильно и горько. Нам пришлось долго отмывать с кожи запах и лиловые пятна. Папина одежда была вконец испорчена. Я огляделась. Мальчик исчез.
Папа взял меня за руку, и мы пошли домой в потрясенном молчании. Я брела сквозь дождь, изо всех сил пытаясь держать глаза открытыми. Так устала. Казалось, мы идем целую вечность. «Я так далеко ушла? подумала я. Что как?» Когда мы дошли до дома, я остановила Папу у двери.