Она бежала так, как надо было бежать в тот день, когда напали нуру. Камни лупили ее по лопаткам, шее и ногам. Она слышала, как кричит и плачет Оньесонву. И Наджиба бежала пока не вырвалась в пустыню, в безопасность. Замедлила шаг только на третьей дюне. Они, наверное, решили, что прогнали ее умирать. Будто женщина с ребенком не может выжить в пустыне.
Отойдя от Дилизы на безопасное расстояние, Наджиба развернула дочку. Ахнула и зарыдала. Камень попал ей в лоб над бровью, из раны текла кровь. Малышка размазывала ее по лицу. Оньесонву сопротивлялась, когда Наджиба держала ее крошечные ручки. Рана была неглубокой. Всю ночь, хотя Оньесонву и спала хорошо лекарство подействовало, Наджиба проплакала.
Шесть лет она растила Оньесонву одна, в пустыне. Та росла сильным и буйным ребенком. Любила песок, ветрá и пустынных тварей. Хотя Наджиба могла только шептать, она смеялась и улыбалась, слыша крики Оньесонву. Когда дочка прокричала слова, которым ее научила Наджиба, она поцеловала ее и обняла. Так Оньесонву научилась пользоваться голосом, хотя никогда его не слышала.
А голос у нее был красивый. Она научилась петь, слушая ветер. Часто вставала лицом к открытой пустыне и пела ей. Иногда, если она пела вечером, издалека прилетали совы. Они садились на песок и слушали. Это был первый знак, что дочь Наджибы не просто эву, что она необычная, особенная.
На шестой год Наджиба стала понимать: ее дочери нужны другие люди. В душе она знала: кем бы ни суждено стать этому ребенку, он сможет им стать только в цивилизованном обществе. Так что она, пользуясь картой, компасом и звездами, повела дочь к людям. И какой же город сулил больше надежд ее девочке с кожей песочного цвета, чем Джвахир, в переводе Дом золотой женщины?
Джвахирская легенда гласит, что семьсот лет назад жила на свете огромная женщина племени океке, вся из золота. Отец отвел ее в дом для толстения, и через несколько недель она стала толстая и красивая. Она вышла замуж за богатого юношу, и они решили поселиться в большом городе. Однако в пути она устала, ведь она так много весила (была очень толстой и к тому же вся из золота), так устала, что ей пришлось лечь на землю.
Золотая женщина не смогла встать, и паре пришлось остаться жить там. Плоское место, которое осталось там, где она лежала, назвали Джвахир, а те, кто там поселился, процветали. Город построили очень давно те океке, что первыми покинули запад. Предки джвахирцев и впрямь были особенными людьми.
Наджиба молилась, чтобы ей никогда не пришлось рассказывать своей странной дочери историю ее зачатия. Но она была реалисткой. Жизнь нелегка.
Когда мама рассказала мне это, я была готова убить кого-нибудь.
Прости, сказала мама. Ты еще такая маленькая. Но я обещала себе как только хоть что-нибудь начнется, я тебе расскажу. Может быть, тебе будет полезно знать. То, что было с тобой сегодня на том дереве я думаю, это только начало.
Я дрожала и была вся в испарине. Когда я заговорила, голос звучал хрипло.
Я я помню тот первый день, сказала я, стирая пот со лба. Ты нашла место на базаре, чтобы продать сладкий кактус, я замолчала, припоминая. А торговец хлебом нас прогнал. Он на тебя кричал. А на меня смотрел, как на
Я нажала пальцем на шрамик на лбу. «Я сожгу свою Великую книгу, думала я. Это все из-за нее». Мне хотелось упасть на колени и молить Ани, чтобы она сожгла Запад дотла.
Я кое-что знала о сексе. Можно даже сказать, интересовалась ну, скорее, опасалась. Но я ничего не знала об этом о сексе как насилии, насилии, порождающем детей породившем меня, о том, что это случилось с мамой. Я подавила рвотный позыв, а затем желание содрать с себя кожу. Я хотела обнять маму, но в то же время не хотела к ней прикасаться. Я прокаженная. У меня нет права. Я не могла заставить себя осознать, что этот мужчина, это чудовище сделало с ней. Мне было всего одиннадцать.
Мужчина на фото единственный мужчина, которого я видела первые шесть лет жизни, мне не отец. Он даже не хороший человек. «Ублюдок, предатель, думала я, и слезы жгли глаза. Дай только найти тебя, я тебе член отрежу». Содрогаясь, я представляла, что с мужчиной, изнасиловавшим маму, я сделаю что-то похуже.
До сих пор я думала, что я ноа. У ноа оба родителя океке, но они все равно цвета песка. Я не обращала внимания, что у меня нет ни обычных для ноа красных глаз, ни чувствительности к солнечному цвету. И что, если не считать цвета кожи, ноа выглядят как океке. Я не задумывалась о том, что другие ноа без проблем дружили с «нормальными» детьми. Они не становились изгоями, как я. А на меня ноа смотрели с тем же страхом и отвращением, что и темные океке. Даже для них я была чужая. Почему мама не сожгла фото своего мужа Идриса? Он предал ее ради дурацкой чести. Мне она говорила, что он умер он должен был умереть быть УБИТ страшной смертью!
А Папа знает? я ненавидела звук своего голоса. «А когда я пою, подумала я, чей голос она слышит?» Мой биологический отец тоже хорошо пел.
Да.
«Папа понял сразу, как увидел меня, догадалась я. Все знали, кроме меня».
Эву, произнесла я медленно. Так вот что это значит?