Конечно, механизм культурного драйва тоже всего лишь гипотеза, в поддержку которой можно привести лишь косвенные аргументы, корреляции и компьютерные модели. Будущее покажет, в какой мере конкурирующие (или взаимодополняющие?) гипотезы о происхождении человеческого разума соответствуют действительности. А книгу Миллера в любом случае стоит прочитать. Тем более что перевод действительно хороший. Не так уж часто в наши дни попадаются переводные научно-популярные книги, которые можно просто читать и получать удовольствие, а не думать постоянно, плюясь и ругаясь, что же там на самом деле было у автора написано в оригинале.
А. В. Марков,Глава 1
Центральный парк
Центральный парк разделяет две величайшие сокровищницы Манхэттена. На западе, в Вест-Сайде, расположился Американский музей естественной истории с его окаменелостями динозавров, чучелами африканских слонов, обезьяньими диорамами и останками древних людей. На востоке, в Ист-Сайде, находится Метрополитен-музей, заманивающий посетителей автопортретами Рембрандта, ситаром в форме павлина, золотыми рапирами, фрагментами римского храма, этрусскими зеркалами и картиной Смерть Сократа Жака-Луи Давида.
Конечно, механизм культурного драйва тоже всего лишь гипотеза, в поддержку которой можно привести лишь косвенные аргументы, корреляции и компьютерные модели. Будущее покажет, в какой мере конкурирующие (или взаимодополняющие?) гипотезы о происхождении человеческого разума соответствуют действительности. А книгу Миллера в любом случае стоит прочитать. Тем более что перевод действительно хороший. Не так уж часто в наши дни попадаются переводные научно-популярные книги, которые можно просто читать и получать удовольствие, а не думать постоянно, плюясь и ругаясь, что же там на самом деле было у автора написано в оригинале.
А. В. Марков,Глава 1
Центральный парк
Центральный парк разделяет две величайшие сокровищницы Манхэттена. На западе, в Вест-Сайде, расположился Американский музей естественной истории с его окаменелостями динозавров, чучелами африканских слонов, обезьяньими диорамами и останками древних людей. На востоке, в Ист-Сайде, находится Метрополитен-музей, заманивающий посетителей автопортретами Рембрандта, ситаром в форме павлина, золотыми рапирами, фрагментами римского храма, этрусскими зеркалами и картиной Смерть Сократа Жака-Луи Давида.
Эти произведения символизируют уникальные свойства человека: способность к занятию искусством и спортом, религиозность, самосознание и моральные добродетели. Все эти материи волнуют меня еще со студенческих времен, когда я изучал биологию в Колумбийском университете. Я мог легко добраться на такси от Западной 79-й улицы (Музей естественной истории) до Восточной 81-й (Метрополитен-музей). Совсем не так легко было нашим предкам перейти из дочеловеческого мира естественной истории в мир человеческой культуры. Как они превратили себя из обезьян в ньюйоркцев? Их эволюционный путь представляется туманным.
Однако мы знаем, что как-то они его преодолели. И вот уже больше столетия ученые задаются вопросом: как именно эволюционировал разум? Большинство людей приравнивает эволюцию к выживанию наиболее приспособленных и действительно, основная часть теорий происхождения человеческого разума стремится приписать всем уникальным человеческим чертам какую-то пользу для выживания. Согласно таким теориям, развитие наших предков направлялось потребностью в создании утилитарных изделий, а никак не жаждой коллекционирования произведений искусства. Быть может, человеческий разум развился ради военных достижений, что ярко иллюстрирует Музей моря, воздуха и космоса на авианосце Неустрашимый, пришвартованном к пирсу номер 86? Или же наш разум появился потому, что позволял заключать взаимовыгодные сделки, на что намекают Всемирный торговый центр и Уолл-стрит? А может, ради утоления жажды чистого знания, обитающего ныне в Нью-Йоркской публичной библиотеке? Очевидно, что знания, технологии и торговля полезны для выживания, поэтому многие считают, что эволюция разума просто обязана быть технофильной и сурвивалистской, ориентированной на повышение жизнеспособности.
Со времен дарвиновской революции теорию разума для выживания рассматривали как единственный допустимый с научной точки зрения сценарий. И все же ее нельзя назвать убедительной: слишком много загадок она оставляет неразгаданными. Так, человеческий язык намного сложнее, чем того требуют базовые функции, связанные с выживанием. С точки зрения прагматичной биологии музыка и изобразительное искусство пустая трата энергии. Мораль и чувство юмора вроде бы никак не помогают добывать пищу или спасаться от хищников. И если человеческий интеллект и креативность были так полезны, то очень странно, что они не появились у других обезьян.
Даже если сурвивалистская теория и способна переместить человечество из мира естественной истории в мир изобретений, торговли и накопления знаний, то объяснить появление более декоративных и приятных элементов человеческой культуры изобразительного искусства, музыки, спорта, трагедии, комедии, политических идеалов она не может. В этом месте, если продолжить метафору, сурвивалистские теории обычно указывают на Учебный центр Центрального парка, стоящий на перекрестке миров естественной истории и искусства. Возможно, вся эта декоративная глазурь на культурном пироге появилась благодаря нашей способности учиться чему-то новому. Вероятно, наш крупный мозг, который развивался технофильно ради повышения эффективности выживания, заодно проявил тягу к искусству. Однако эта идея побочного эффекта тоже неубедительна. По сути, она не отражает ничего, кроме презрения трейдера с Уолл-стрит к праздности. С биологической точки зрения эта идея подразумевает, что другие животные с крупным мозгом, такие как слоны и дельфины, должны были бы изобрести свои собственные, близкие к человеческим формы искусства. Если же посмотреть взглядом психолога, то она не может объяснить, почему изучать математику намного сложнее, чем музыку, приобретать хирургические навыки труднее, чем спортивные, а запоминать объективные научные факты тяжелее, чем религиозные мифы.