Закончив с осмотром, Берн опять неторопливо поднял глаза к лицу Кристабель.
И в них она прочитала то, что он даже не давал себе труда скрыть: он твердо намерен оказаться в ее постели, и никакой договор этому не помешает.
Кристабель мысленно обругала себя, потому что почувствовала, как непонятная дрожь опять пробежала у нее по спине. Какая наглость! Ну она ему покажет. Повернувшись к портнихе, Кристабель спросила со сладкой улыбкой:
— Надеюсь, манеры моего друга не слишком вас шокируют? Иногда он бывает абсолютно невыносим. Я даже не удивлюсь, если, заказав платья, он передумает и откажется платить.
Миссис Уоттс даже бровью не повела, а Берн, что еще хуже, усмехнулся:
— Я, моя милая, уже неоднократно имел дело с миссис Уоттс, и она знает, что свои счета я оплачиваю с достойной восхищения аккуратностью.
Кристабель промолчала, сердито сверкнув глазами. Вот и пытайся учить этого наглеца хорошим манерам.
Не обращая внимания на ее хмурое лицо, Берн обратился к портнихе:
— Кстати, об оплате. Я готов увеличить ее, если все будет сделано за три дня.
Глаза миссис Уоттс хитро блеснули.
— Увеличить придется намного.
— Не важно.
— Отлично, сэр. — Женщина довольно улыбнулась. Потом развязала сорочку и приспустила ее вниз так, что она, как показалось испуганной Кристабель, едва прикрывала соски. — Вас устраивает такое декольте для ваших вечерних туалетов, миледи?
— Нет, — ответил Берн, прежде чем Кристабель успела открыть рот.
Миссис Уоттс смотрела на него, как собака, которой хозяин собирается бросить мячик. Потом она опять повернулась к Кристабель и еще немного опустила сорочку.
— Так?
— Ниже.
Кристабель внутренне вскипела, а ее грудь обнажилась еще на полдюйма.
— Так? — спросила портниха.
— Еще ниже.
— Тогда, может, лучше вообще вытащить их наружу и носить перед собой на подносе? — прошипела Кристабель.
Миссис Уоттс закашлялась, чтобы скрыть смех, а Берн слегка приподнял бровь:
— Это будет очень соблазнительно, дорогая, но все-таки при людях лучше держать грудь внутри платья.
— Рада услышать слово «внутри», — язвительно парировала Кристабель.
Портниха продолжала держать сорочку в прежнем положении, вопросительно глядя на Берна.
— Сэр? Так достаточно или нет?
Он взглянул на миссис Уоттс, потом на возмущенную Кристабель, затем опять на портниху.
— Пока оставьте так. Когда платья будут готовы, решим окончательно.
Закончив снимать с Кристабель мерки, миссис Уоттс спросила:
— Еще что-нибудь, сэр?
— Да. Маркизе надо что-то носить ближайшие три дня, поэтому, возможно, вы сможете исправить одно из ее старых платьев — из тех, которые она носила до траура…
— Не получится, — вмешалась Кристабель. — Мы их все перекрасили в черный цвет.
— Все?
Она вздернула подбородок:
— Все.
— Черт возьми. Теперь хотя бы понятно, почему вы так упорно носите черное. — Берн повернулся к портнихе: — Не могли бы вы хоть одно из этих траурных платьев сделать… гм… менее строгим и прислать его к завтрашнему утру?
— Разумеется, сэр.
— Я велю горничной принести их, — сказал Берн, направляясь к двери.
Когда он открыл ее, Роза едва не упала в его объятия. Кристабель закатила глаза: Роза никогда не позволит чему-нибудь интересному произойти без нее.
— Простите, сэр, — пробормотала служанка, — я просто хотела сказать миледи…
— Все в порядке, Роза, — прервал ее Берн. — Быстро принеси нам самые хорошенькие черные платья твоей хозяйки.
— Так они все уродливые, сеньор.
— Кто бы мог подумать? — заметил Берн. — Хорошо, тогда пусть миссис Уоттс пойдет с тобой и решит, которое из них можно исправить.
Портниха и горничная вышли, и Берн прикрыл за ними дверь. Только сейчас Кристабель осознала, что они остались наедине. И она одета самым скандальным образом.