Остановившись на углу, я оглянулась и увидела, как в одной из комнат зажегся свет. У Лейси. А затем в еще одной, двумя этажами выше. Если бы я постояла подольше, то, уверена, кто-то из них открыл бы дверь, и одна из девушек я надеялась, что Анджали, выскользнула бы босиком на улицу, ведомая любопытством.
Но мне нужно было идти. И я могла выбрать любое направление. Отправиться в верхнюю часть города или в центр, в Ист-Сайд или Вест-Сайд, Бликер-стрит или Шестую авеню, или туда, куда приведет меня петляющая улица Вэйверли.
Я планировала добраться до центра города. Мои ноги твердо стояли на земле, и предстояло пересечь множество кварталов, но впервые я почувствовала, что нахожусь на своем месте. И теперь казалось, что шаги невероятно широкие, а руками я могу коснуться неба.
Но мне нужно было идти. И я могла выбрать любое направление. Отправиться в верхнюю часть города или в центр, в Ист-Сайд или Вест-Сайд, Бликер-стрит или Шестую авеню, или туда, куда приведет меня петляющая улица Вэйверли.
Я планировала добраться до центра города. Мои ноги твердо стояли на земле, и предстояло пересечь множество кварталов, но впервые я почувствовала, что нахожусь на своем месте. И теперь казалось, что шаги невероятно широкие, а руками я могу коснуться неба.
Часть V
Чуть позже
Сквозь стекло
Оставалось сделать только одно, и это оказалось нелегко. Я стою в темноте у окна и смотрю на маму в доме отчима. На заднем дворе есть датчик движения, но он меня не засечет. Я в безопасности. Даже соседская собака меня не учует. Когда поднимается ветер, я почти парю.
Мама не знает, что я вернулась. Что я стою здесь, у этого самого окна, возле неровной насыпи вокруг деревьев, чтобы посмотреть, как ей живется в этом доме без меня.
Она сегодня одна. У него снова рабочий ужин я видела, как он шел по подъездной дорожке, поправляя галстук, а девочки отправились на вечеринку в чьем-то доме на огороженном заднем дворе. Из того, что я услышала, никто не хотел веселиться в лесу после того, как там нашли тело, и сестры считали, что это испортило все лето. Но тем не менее вечеринки все же устраивали, как и вечные споры на тему того, кто будет покупать пиво.
Дом погружается в тишину, словно на него налетело облако. Мама внутри встала и принялась бродить по комнатам.
Я все еще считаю это двухэтажное ранчо, выкрашенное в зеленый, словно мох, цвет и со следами от термитов, его домом, и так будет всегда, независимо от того, сколько она пробудет его женой и сколько проспит с ним в одной кровати. От нее ничего не зависело, начиная от мебели и заканчивая тем, что висело на стенах и какие чашки стояли в шкафу. Единственное место, которое когда-либо принадлежало ей, это крошечная и пыльная комната с узкой кроватью и одним окном, которую мама снимала тем летом, когда жила в городе. Именно это я говорила себе, когда думала, что знаю, чего она хочет.
Я не могу войти в дом, поэтому стою здесь, снаружи, и довольствуюсь тем, что попадает в поле моего зрения. Я провела здесь, наблюдая за ней, уже несколько ночей, и иногда она сидела на кресле-качалке, которое он поставил в коридоре и не разрешал никуда переносить. Она нянчила меня в нем. Мы нашли его на подъездной дорожке рядом с мусорными мешками в день вывоза мусора вскоре после того, как в наш старый дом заехала новая семья. Мама тогда остановила машину, вышла и некоторое время качалась в нем на гравии, а тот хрустел. «Когда-нибудь оно должно стать твоим», сказала она. Рывком подняв его, она понесла кресло к багажнику, но оно не влезло туда. Поэтому она запихнула его на заднее сиденье, а две ножки торчали из окна. Когда мама принесла его домой, для него не нашлось места в спальне, которую она делила с ним. Как и в гостиной, и в кабинете оно не сочеталось с мебелью, поэтому кресло-качалка оказалось в конце коридора, возле высокого окна, из которого виднелись деревья. И с синей подушкой для сиденья.
Но в этот раз кресло-качалка пустовало. И на кухне никого не было.
На плюшевом диване в кабинете лежал лишь пульт.
И только через какое-то время она появляется в своей спальне и направляется к комоду, который прекрасно видно из окна. Она открывает верхний ящик и, как обычно, роется в самой глубине, но ничего не достает. Его там нет, если я правильно поняла, что она там искала. Мама стоит у комода и выглядит так, словно хранила там что-то важное, но оно исчезло и не возвращается, как бы она ни стремилась это найти. И я решила сделать это. Теперь мне предстояло отпустить ее.
Мама вытаскивает руки из комода, и в них ничего нет.
Она смотрит на фотографии, прикрепленные к бюро. Сейчас там так много моих. Когда она смотрит на них, мне интересно, что мама помнит и в чем уверяет себя.
Затем она закрывает ящик. Проходит мимо чемодана, который упаковала для меня той ночью. За все это время она не сдвинула его и на сантиметр. Уверена, в нем вся моя одежда аккуратно свернута в рулончики, а еще там как минимум десять комплектов нижнего белья. Уж она об этом позаботилась.
Мама выходит из спальни и идет по коридору, приближаясь ко мне.
Как мне этого хочется.