Я попросила тебя прекратить эти разговоры, сказала она. Схватила с кресла книгу, вышла из комнаты и, обогнув мужчину на скамейке, пошла по лестнице наверх.
Она оставила меня наедине с ним, но что я могла сказать? Я не знала его дочь. Не знала, что произошло может, что-то ужасное и даже в этом доме.
Скоро кто-то должен спуститься, чтобы помочь мне с комнатой, решила я. Сделав полукруг по гостиной, я устроилась на кресле, с которого поднялась Гретхен. Пришлось развлекать себя сувенирами, выставленными на поверхностях вокруг. Некоторые из них стояли близко на желтеющей круглой кружевной салфетке. Я взяла ближайший предмет, небольшой и устрашающе белый, как гриб.
Моя рука сжала миниатюрный керамический колокольчик очень уж хотелось знать, какой звук он издает, и тут по спине пробежали мурашки, хотя в комнате было душно. Мне внезапно захотелось отставить колокольчик.
Я повернула голову. Над камином висела черно-белая фотография в позолоченной рамке. В черном кресле с высокой спинкой сидела темноволосая молодая девушка в черном закрытом платье, ее сложенные руки лежали на коленях. Такую позу принимали сотни лет назад, позируя для картины маслом. Но что-то в ней мне казалось недостаточно убедительным.
Вытянутое лицо, тонкие губы. Ей словно было скучно и слегка грустно. А потом я присмотрелась. Похоже, сначала я рассматривала ее под другим углом, потому что ее восковое серое лицо как будто изменилось. Теперь тонкие губы были сомкнуты. Глаза превратились в два кинжала. Они были невероятно черными, без приветливых вкраплений или зрачков, и пристально смотрели сквозь стекло на меня. Тут из другой комнаты послышался голос.
Ты была здесь на этой неделе? спросил мужчина. Не знаешь, куда она могла уйти?
Я поежилась. Прежде чем повернуться, снова бросила взгляд на фотографию. Рот женщины расслабился, глаза смотрели вниз. Наверное, то выражение лица мне привиделось.
Я только что приехала сюда, сообщила я мужчине. Он стоял в центре комнаты под люстрой.
Она казалась тебе странной? Казалось, что она может сорваться с места, не позвонив, не оставив е-мейл?
Я только что приехала сюда, повторила я, подбираясь ближе. Я ее не знаю.
Но теперь у меня возникли вопросы.
Конечно, сказал он, словно мне не верил. Он повернулся к лестнице. Они сказали мне ждать внизу. Мужчинам нельзя наверх.
Я кивнула.
Вы ее отец?
Да. Моя жена там, наверху. С девочками, сестрами Лейси. Собирают ее вещи.
Я знаю, слышала.
Мною двигало любопытство. По спине снова побежали мурашки, стало щекотно, будто ко мне прижимался кончик кинжала.
Они сказали, она сюда не вернется. Сказали, она ушла.
Я подошла ближе.
В каком смысле ушла?
Он вместо этого сказал:
Это место казалось безопасным.
Безопасным. Мама говорила, что в «Кэтрин Хаус» чувствовала себя в безопасности. Защищенной. Но, как только открыла ворота и ушла, ее сломил реальный мир.
Припомнились плохие истории о городе, рассказанные мамой. Темные закоулки, пустующие платформы в подземке, подозрительные мужчины. Вечерами, до наступления комендантского часа, мама бродила по улицам в ботинках по колено; ветер играл ее волосами, и она знакомилась с примыкающими кварталами, была готова к новым открытиям. Однажды ее преследовала в Томпкинс-сквер-парке компания парней, и она пряталась в круглосуточном магазинчике, пока им не стало скучно и они не ушли. В другой раз ее чуть не толкнула под поезд расстроенная женщина. Тебя могли убить, говорила я ей, когда она рассказывала мне эти истории, но я не беспокоилась за нее и не осуждала. Я произносила это с благоговением.
Но она находилась в безопасности, заверяла она. Ее возвращения ждал этот дом на этом ее истории заканчивались, скрывались за запертыми до утра воротами. Вот почему этот дом так притягивал меня она выстроила в моей голове его высокие крепостные стены.
Мы не знаем, что случилось, сказал отец Лейси. Здесь она должна была получить помощь.
Он выглядел сломленным. Вел себя так что не укладывалось в моей голове, исходя из опыта общения со своим отцом, будто его уничтожала одна только мысль о жизни без дочери.
У меня осталось одно ясное воспоминание из раннего детства о моем отце. Он разговаривал с другим взрослым, а я схватила его за штанину, чтобы привлечь внимание. Он посмотрел на меня свысока, и я подняла руки, думая, что он сократит расстояние и поднимет меня. Вероятно, я предполагала, что он усадит меня к себе на плечи, как поступали папы со своими маленькими дочками, потому что я была маленькой и его дочкой. Я почти чувствовала пьянящее чувство высоты, которое пришло бы ко мне, если бы я балансировала на его крепких и сильных плечах. Очень хотела, чтобы он меня поднял. Тянулась к нему. Но папа стоял на месте, где-то в стратосфере комнаты, голова возле потолочного вентилятора, а моя у его коленей слишком низко, чтобы он услышал мой голос. Он продолжил разговаривать с этим взрослым, борода скрывала его рот. Я опустила руки. Он не опустил голову.
Она отлично справлялась, произнес отец Лейси. При этом он крепко сжал мою руку. Не понимаю, что произошло.
Я понятия не имела. Он сжимал мою руку сильнее, чем делают это обычно, впивался пальцами, пока, наверное, не почувствовал твердую преграду в виде кости.