Мы придерживаемся последней точки зрения. Установка, на наш взгляд, выражается в склонности, ориентированности, готовности личности совершать акт, могущий удовлетворить наличную потребность в конкретной ситуации.
В психологии выделяется три вида установок:
бессознательная на осуществление отдельного психологического акта;
ситуативная установка, проявляющаяся в поведении и переживании человека в определенной ситуации;
личностная выражающаяся в готовности человека постоянно вести себя определенным образом[250].
При совершении преступления, предусмотренного ст. 107, 108, 113 или 114 УК РФ, у субъекта, по нашему мнению, «срабатывает» насильственная ситуативная установка. К сожалению, в условиях нашего общества она проявляется все чаще. Насилие пронизывает все сферы общества.
Как показали проведенные нами исследования, 8 % респондентов сталкиваются с ним в семье; 12 % на улицах города; 80 % наблюдают по телевидению. При этом категорически осуждают демонстрацию насилия в СМИ 30 % респондентов, в то время как одобряют ее 28 %, остальные относятся безразлично.
Долгое время в криминологических исследованиях теория установки не принималась. Понимаемая в психологии как «общее состояние всякого живого существа, активизирующее его деятельность помимо участия сознательных психических функций, помимо познавательных, эмоциональных и волевых актов»[251], установка, по мнению советских ученых, «создавала ошибочное представление о том, что сознательные поступки могут определяться предсознательными состояниями»[252]. На сегодняшний день, когда категория бессознательного заняла достойное место в криминологии, роль установки в механизме преступного поведения стала для всех очевидной.
Насильственная ситуативная установка может выступать и как результат личной практики (закрепление в сознании определенных поведенческих реакций), и как заимствование чужого опыта по разрешению конфликтов. Но не стоит отождествлять ее с личностной установкой. В отличие от последней она проявляется в строго определенных условиях, когда ситуация довлеет над личностью преступника, действия совершаются по первому побуждению, без обдумывания и оценки с позиции морали и закона.
Насильственная ситуативная установка включается тогда, когда «ситуация вынуждает к немедленным и не всегда обдуманным действиям»[253]. Фрустрация, стресс или аффект, вызванные конфликтной ситуацией, несут большую детерминационную нагрузку. При этом не обязательно, чтобы они возникали немедленно. Психические состояния могут иметь свою «историю»[254]. Так, установлено, что люди, бывшие жертвами насилия в детстве, во взрослом возрасте с большей вероятностью совершают насильственные преступления в условиях серьезного конфликта[255].
В рассматриваемых нами случаях у лица, совершающего преступление вследствие отрицательного поведения потерпевшего, срабатывает «программа» реагирования на определенный раздражитель. Но так как практическая реализация данной «программы» носит отрицательную с точки зрения закона оценку, уголовная ответственность субъекта не исключается. Однако она уменьшается вследствие того, что эту «программу» вызвало к жизни отрицательное поведение потерпевшего.
Безусловно, провокация преступления снижает степень его общественной опасности. Но, анализируя преступления по объективным и субъективным признакам, необходимо ответить на вопрос: какой элемент состава изменяется при совершении преступления в связи с отрицательным поведением потерпевшего.
Нам представляется верной позиция Ю. А. Афиногенова, который утверждает, что «снижение ответственности обусловлено именно снижением степени виновности субъекта, тогда как объективные признаки совершенного деяния не претерпевают изменений»[256]. Не вступая в полемику со сторонниками и противниками «вины потерпевшего», следует все-таки признать, что в определенной мере уменьшение степени виновности субъекта преступления происходит вследствие возложения какой-то части вины за совершенное преступление на потерпевшего. Однако вина в данном случае рассматривается не в уголовно-правовом, а в криминологическом значении.
Нам представляется верной позиция Ю. А. Афиногенова, который утверждает, что «снижение ответственности обусловлено именно снижением степени виновности субъекта, тогда как объективные признаки совершенного деяния не претерпевают изменений»[256]. Не вступая в полемику со сторонниками и противниками «вины потерпевшего», следует все-таки признать, что в определенной мере уменьшение степени виновности субъекта преступления происходит вследствие возложения какой-то части вины за совершенное преступление на потерпевшего. Однако вина в данном случае рассматривается не в уголовно-правовом, а в криминологическом значении.
Ряд ученых, в числе которых В. С. Минская, В. И. Полубинский и др., считают, что законодатель дифференцирует ответственность виновного не только в зависимости от типовой степени общественной опасности совершенного им деяния, но и от степени защиты государством интересов потерпевшего. «Можно сказать, что защита интересов потерпевшего от покушения на убийство при превышении пределов необходимой обороны понижается, а защита интересов потерпевшего в связи с выполнением им служебного или общественного долга повышается»[257].