В русском языке под аморальным понимается «безнравственное, противоречащее морали»[95] поведение. При этом мораль (от лат. Mores характер, нрав, проявляющийся в общении) это «форма общественного сознания и его реализации на практике, утверждающая общественно необходимый тип поведения людей и служащая общесоциальной основой его регулирования»[96]. Требования морали фиксируются в общественном сознании в виде обычаев, традиций и общепринятых представлений. Нравственность же это практическая воплощенность моральных идеалов, целей и установок в различных формах социальной жизнедеятельности, в культуре поведения людей и отношениях между ними[97]. Каждый человек должен смотреть на мир сквозь призму морального сознания, нравственной деятельности и нравственных отношений. Отклонение от одного из этих компонентов является отступлением от требований морали.
Перечисление всех нюансов противоправного или аморального поведения потерпевших может продолжаться до бесконечности, но при этом мало что привнесет в анализ его детерминационной роли, если не учитывать провокационного характера данного поведения.
В виктимологии под провокацией обычно понимают любое поведение жертвы, причинно связанное с деянием виновного. Ошибочность данной позиции объясняется тем, что ее сторонники не разграничивают понятия «толчок» и «провокация». Между тем всякая провокация есть толчок к преступлению, но не всякий толчок провокация.
Более верным, на наш взгляд, является определение В. С. Минской и Г. И. Чечеля, согласно которому провокация это «такое отрицательное поведение потерпевшего, при котором человек теряет самообладание и совершает неожиданный поступок с фатальным результатом»[98]. Однако нам сущность виктимологической провокации видится в аморальном либо противоправном поведении потерпевшего, которое негативно воспринимается субъектом и вызывает его ответную реакцию в форме преступления.
Исходя из вышеизложенного, мы предлагаем все многообразие провоцирующего в поведении потерпевшего объединить в категорию «виктимологического негатива» (от анг. «negative» отрицательный), который бы отражал криминологическую сущность рассматриваемого явления, его роль в механизме преступного поведения, а также способствовал выработке теоретической модели процесса дифференциации и индивидуализации уголовной ответственности с учетом отрицательного поведения жертвы.
Исходя из вышеизложенного, мы предлагаем все многообразие провоцирующего в поведении потерпевшего объединить в категорию «виктимологического негатива» (от анг. «negative» отрицательный), который бы отражал криминологическую сущность рассматриваемого явления, его роль в механизме преступного поведения, а также способствовал выработке теоретической модели процесса дифференциации и индивидуализации уголовной ответственности с учетом отрицательного поведения жертвы.
«Виктимологический негатив», на наш взгляд, должен включать в себя все многообразие аморальных и противоправных поступков жертвы, объективно способствующих зарождению преступного намерения у другого лица или провоцирующих его реализацию вовне. При этом для признания поведения потерпевшего отрицательным необходимо, чтобы оно воспринималось виновным как нежелательное и вызывало его ответную реакцию в форме преступления.
На практике виктимологический негатив встречается довольно часто. Так, по нашим данным, отрицательное поведение потерпевших имело место в 60 % убийств и 66 % случаев причинения вреда здоровью. При этом оно выражалось:
в применении насилия 27 %;
в оскорблениях и угрозах 20 %;
в учинении ссоры 18 %;
в нарушении супружеской верности 8 %;
в необоснованных имущественных притязаниях потерпевшего 9 %;
в иных формах 18 %.
Но, несмотря на специфику каждого конкретного случая, провоцирующее поведение потерпевшего являлось толчком к совершению преступления, иными словами, предопределяло действия преступника.
Рассматривая отношения «преступник-жертва», Й. Шнайдер писал: «Уголовная юстиция характеризует одного участника деликта как преступника, а другого как жертву, потерпевшую ущерб. Однако и до и в ходе деяния преступник и жертва остаются субъектами, находящимися друг с другом в символическом взаимодействии»[99].
По мнению Г. Гентига, жертва формирует, воспитывает преступника и завершает его становление; она молчаливо соглашается стать жертвой, кооперируется с преступником и провоцирует его. «В негласном взаимодействии преступника и жертвы имеет место интеракция, взаимодействие и обмен элементами причинности»[100]. Дополним лишь, что в преступлениях, совершенных под влиянием отрицательного поведения жертвы, это взаимодействие еще более усиливается.
На практике довольно часто встречаются случаи, когда невозможно отделить друг от друга личности преступника и потерпевшего. В механизме преступления их роли переплетаются настолько тесно, что только случайность решает, кто кем будет. Г. Гентиг назвал подобные ситуации «преступник-жертва»[101]. Эленбергер определял их через положение субъекта, который в зависимости от обстоятельств может стать или преступником или жертвой; последовательно преступником, а потом жертвой; одновременно преступником и жертвой[102].