Его движениями руководила настойчивость, а не терпение и умение. Когда она обвила руками его шею, его руки скользнули от ее лодыжек, задирая вверх платье, на икры, обнажая длинные, прелестные ноги. Он долго ласкал ее кожу, и застонал, ощутив под пальцами мягкую кожу внутренней поверхности бедер.
Поцелуй углубился - он взял ее губы так же, как осаждал замки: напористо, безжалостно и целенаправленно. Существовала только Джиллиан, теплая женщина в его руках, теплый язык которой находился у него во рту, и она дышала в унисон с ним, удовлетворяя своим телом каждое бессловесное требование его тела. Она зарыла ладони в его волосы и стала целовать его, пока у него самого не перехватило дух. Все те годы, на протяжении которых он отчаянно нуждался в ней, канули в бездну небытия, когда он отыскал ее груди и стал гладить их изгибы, подбираясь к таким твердым и остроконечным соскам; ему захотелось большего, чем только губы, - ему нужно было ощутить вкус каждой ямки и ложбинки ее тела.
Сжав его лицо ладонями, Джиллиан заставила его прервать поцелуй. Гримм посмотрел ей в глаза, словно пытаясь разглядеть в них скрытое значение этого жеста. Но, когда она притянула его голову к выпуклости груди, он охотно подчинился. И благоговейно провел языком от одного пика к другому, легонько оттянув сосок, перед тем как сомкнуть вокруг него губы.
Джиллиан вскрикнула, забывая обо всем и покоряясь, на последнем дыхании капитулируя перед собственным желанием, и так сильно прижалась к его бедрам, что теплое углубление у нее между бедрами плотно прилегло к нему со сладострастной изысканностью бархатной перчатки. Преграды между ними распалили его, и, сорвав килт с пояса, он поднял ее платье.
«Остановись! - кричало его сознание. - Она девственница! Только не так!».
А Джиллиан стонала и терлась об его тело.
- Прекрати, - хрипло прошептал он.
Глаза Джиллиан приоткрылись.
- Ни за что на свете, - самодовольно ответила она, и улыбка искривила ее нижнюю губу.
Ее слова прожгли его каленым железом, и кровь у него в жилах вскипела. Он почувствовал, как внутри него зашевелился зверь, со злобной неусыпностью разевая пасть.
«Берсерк? Сейчас? Но крови нигде не было... пока. Что случится, когда она появится?».
- Прикоснись ко мне, Гримм. Здесь.
Джиллиан положила его руку себе на грудь и притянула его голову к своей. Он застонал и заерзал, принялся медленными, волнующими кругами тереться об ее раздвинутые бедра, смутно осознавая, что берсерк приходит в полное сознание, но как-то другой - не буйный, а возбужденный, буйно твердый и буйно изголодавшийся по каждому вкусу Джиллиан, какой он только мог ощутить.
Положить бы ее на стол, но стола больше не было, и вместо этого он опустился в кресло, увлекая ее за собой, затем подвинулся, чтобы ее ноги легли на его руки. Теперь она сидела к нему лицом, положив руки на плечи, нависая над ним своей обнаженной женственностью. И ей не требовалось поощрения: она прижалась к нему, дразня его грудь легкими прикосновениями островерхих сосков. Джиллиан запрокинула голову, выгнув дугой тонкую шею, и Гримм застыл, упиваясь зрелищем его прекрасной Джиллиан, сидевшей у него на коленях с широко расставленными ногами, и ее узкой талии, плавно переходящей в крутые бедра. И хотя ему удалось спустить платье с ее плеч, ткань собралась на талии, сделав ее похожей на богиню, выходящую из шелкового моря.
- Господи, ты самая прекрасная женщина, которую я видел в своей жизни!
Джиллиан резко качнула головой и уставилась на него. Неверие в ее взгляде быстро превратилось в чистое удовольствие, а затем - в озорное сладострастие.
- Когда мне было тринадцать, - проговорила она, проводя пальцами по гордому изгибу его подбородка, - я видела тебя со служанкой и поклялась себе, что однажды повторю все, что делала она.