Я осторожно вышла из «кабинета ректора», стараясь не «хлопать» дверью, и ускоренным шагом двинулась обратно, чувствуя, что оглядываться и сбавлять темпы мне почему-то не хочется. Я шла по лесу, с одной стороны радуясь, что благодаря купидону имени меня, два влюбленных сердца смогут объединиться, а с другой стороны я было стойкое впечатление, что пора открывать «Шалаш 2», разбирая психологические отклонения всех участников недостроя имени «Большой и Чистой»!
Немного отдышавшись и сбавив шаг, я смотрела на черные башни замка, на замшелые стены и понимала, что расколдовать его может только капитальный ремонт. Уже темнело, а я ловила себя на мысли о том, что снова мысленно танцую, вспоминая, как дрожала от напряжения моя рука. Тадам! Тададам!
Я вальсировала, слыша хруст сучьев под ногами и шорох листьев. Тадам! Тарам! Словно меня околдовали, я закрываю глаза и вижу его улыбку и синие глаза. Я ловлю себя на мысли, что все мы смертельно больны, а любовь это всего лишь анестезия, которая притупляет страх, боль и отчаяние. Любовь это сладкое лекарство, которое мы пьем маленькой ложечкой, на секунду растворяя горечь несбыточных грез и поражений.
Может быть, кто-то скажет мне, что принцы неисправимы; что после всего, что они со мной сделали, я должна обрасти шкурой ненависти и научиться выть при мысли о том, что мне еще с ними нянчится, но я действительно хочу вырвать их из мира приторной лести, розовых соплей, фальши, лицемерия и зализанной самооценки.
Может потому, что мой отец когда-то занимал неплохую должность, а все вокруг называли меня «маленькой принцессой»? Помню, как носились со мной в детском саду, как на каждом утреннике давали самую лучшую роль, как дети спешили со мной подружиться, хвалили мои платья и игрушки. Все вокруг говорили о том, какая я красивая, замечательная и талантливая. Помню, знакомые восхищались, сюсюкались, а я принимала лесть и желание «подмазаться к папе» за безмерную любовь к моей маленькой персоне. Мне было плевать, сколько стоит кукла, мне было все равно, сколько стоят платья, пальтишка, конфеты, я лишь удивлялась, почему родители Саши не могут купить ей такую же красавицу вместо ее лысого, разукрашенного фломастерами пупса, а родители Сережи зашивают его куртку. Это же некрасиво, когда на рукаве заплатка! Мы такие вещи просто выбрасываем! А Лена однажды сказала, что дома нет даже хлеба. Но что я тогда возьми да и ляпни что-то вроде: «Ешьте конфеты. Они вкуснее»! Я искренне недоумевала, как это в доме может не быть конфет, печенья, апельсинов? Как? Это продолжалось до того самого дня, когда папу сместили с должности. Я не понимала, что происходит, сплевывая на дорогое пальтишко грязный, мартовский снег под злорадные крики бывших «друзей». В этот день я стала «просто Настей». Настей, которой больше не будут «натягивать оценочки», Настей, у которой не осталось подруг, Настей, которую дома ждет обычная гречка, Настей, которая может надеяться только на себя.
Принцы уверены в том, что их счастье будет длиться вечно, что они никогда не столкнуться с реальными трудностями. И я в это верила, швыряя в стенку кисловатый апельсин, отрезая волосы дорогущей кукле и смеясь над старыми туфлями одноклассницы сироты, которую воспитывает бабушка.
Я хочу, прошептала я, отгоняя чувство мучительного стыда за прошлое, кутая руки в хламиду и выдыхая пар. Я хочу, чтобы принцы убедились в том, что корона всего лишь украшение для головы. Чтобы они перестали думать короной Я не хочу, чтобы они все потеряли, как я. Просто, я хочу, чтобы они наконец-то перестали быть принцами, оставаясь при этом принцами. Как-то так!
Я сглотнула, зябко кутаясь и открывая дверь замка. Возле моего кабинета стояла Мадемуазель Шарман, воровато оглядываясь и бросая на меня взгляд шпиона из дешевого боевика.
Ну как? прошептала она, с надеждой глядя на меня. Отдала? Как он? Что сказал? Что с ним? Все рассказывай!
Я поджала губы, а потом выдала самую оптимистичную из всех улыбок, аккуратно преподнося действительность.
Он был рад! улыбалась я, глядя, как меняется выражение лица Шарман. Она сморщилась, как грецкий орех. Ее белую, отштукатуренную макияжем щеку прорезал канал слезы, Сказал, что долго ждал письмо Он говорил, что вы королева, богиня, госпожа и хозяйка! А еще он повредил крыло
Он был рад! улыбалась я, глядя, как меняется выражение лица Шарман. Она сморщилась, как грецкий орех. Ее белую, отштукатуренную макияжем щеку прорезал канал слезы, Сказал, что долго ждал письмо Он говорил, что вы королева, богиня, госпожа и хозяйка! А еще он повредил крыло
Неужели!!! воскликнула Шарман, глядя на меня с таким страданием, словно дата похорон уже назначена, а я лишь уточнила детали. Крыло? Бедненький! Как же ему больно Слушай!
Она посмотрела на меня с такой мольбой, что из одноразового купидона волонтера, я стала превращаться в профессиональную сваху.
Понимаешь, я очень переживаю Хочу с ним встретиться, но Но мои женские чары на него почему-то не действуют! воскликнула Шарман, сжимая в руках платочек. Может, я чего то не понимаю Но Могла бы ты оказать мне одну услугу