Эвелина воспринимала их не как мифологических персонажей, а как детей, составлявших ей компанию днем и стороживших ее сон ночью.
«Какие глупости!» — подумала она, поворачивая голову. В этот момент она обнаружила, что голова ее покоится на мягкой подушке, и почувствовала такую негу, словно только что пробудилась от прекрасного сна и снова готова в него погрузиться. Она заметила, однако, что под кроватью скопилась пыль. Непременно нужно будет сказать миссис Браун. Вдруг осознав, что она лежит на полу, а не на постели, Эвелина окончательно вернулась к действительности.
— О нет! — проговорила она, садясь, что вызвало у нее новый приступ дурноты. Уронив голову на руки, Эвелина простонала: — Уходите! Уходите, я вас умоляю!
— Разумеется, если ты этого хочешь, дитя мое, но почему? Не лучше ли тебе будет, если я останусь поблизости? Я принесла лавандовой воды приложить тебе к вискам.
Услышав голос леди Эль, Эвелина почувствовала такое облегчение, что глубоко вздохнула и спокойно опустила голову на подушку, которую леди Эль держала в руках.
— Милая тетя, она ушла?! — воскликнула она. — Скажите мне, что она ушла!
— Ты имеешь в виду Бабочку? — спросила тетка. — Боюсь, что нет. Дело в том, что я пригласила ее остаться.
Приподняв голову, Эвелина уставилась на тетку.
— Вы пригласили ее остаться? — переспросила она, поправляя очки. — Вы хотите сказать, что вы ее тоже видите?
— Ну конечно. — Леди Эль прижала смоченный лавандовой водой платок ко лбу Эвелины. — Последнее время я ее часто видела.
— Неужели?
Эвелина, повернув голову, увидела Бабочку, стоявшую у окна. Она придерживала своими длинными изящными пальцами заштопанные муслиновые занавески. При этом она рассеянно смотрела в запущенный сад. Эвелину снова поразила красота молодой женщины.
— Но кто она? Я полагаю, это одна из ваших божественных гостей с Олимпа, но кто? Афродита?
— О нет. И лучше не повторяй это вслух, а то Бабочке достанется. Неужели ты не узнаешь ее. Она, конечно, очень остроумно назвалась Бабочкой. Она также олицетворяет и человеческую душу. Ее зовут…
— Психея, конечно! — воскликнула Эвелина, призвав на помощь свои знания мифологии. Она также вспомнила, что говорила ей Психея о своей свекрови, такой волшебно прекрасной. — Значит, Афродита — ее свекровь, а Эрвин… Эрот — ее муж! Подумать только! Я никогда не предполагала, что у них могут быть проблемы в семейной жизни, как у нас, смертных. О леди Эль, леди Эль, вы только послушайте, я уже стала выражаться, как вы. Но я не могу поверить, что она здесь, что она существует. Сознайтесь, если бы вы не видели ее сами, вы бы, наверное, без колебаний отправили меня в сумасшедший дом. Но как это возможно? Я всегда думала, что вы… что ваш рассудок… что, может быть…
— Может быть что, милочка? Что я пью хересу больше, чем следует?
— О нет, ничего подобного, но мне казалось, что у вас некое неопасное расстройство воображения. Я всегда считала, что вам кажется то, чего на самом деле нет, и все такое.
— Я знаю, — усмехнулась леди Эль. — Ты и не представляешь себе, как это забавляет меня — видеть ваши лица, ваше недоумение. Бедный Брэндрейт просто совсем лишился со мной терпения. Он даже стал говорить, что беспокоится о моем здоровье и не лучше ли мне переехать в Стэйпл-Холл.
Забыв совершенно о теме их разговора, Эвелина даже села от удивления.
— Он никогда об этом мне не говорил! — сказала она, не в состоянии поверить в такое великодушие маркиза.
Леди Эль поднесла смоченный в лавандовой воде платок к ее носу.
— Это очень помогает при обмороках, дорогая. А тебе еще час-другой будет не по себе. Что касается Брэндрейта, ты его недооцениваешь, Эвелина, поверь мне. Твое столь дурное мнение о нем лишено всяких оснований. Ну, может быть, я преувеличиваю, кое-какие основания найдутся, но, право, не так уж они и серьезны.