— Не думаю, чтобы вы могли сознательно совершить недобрый поступок, — серьезно заметил Шелфорд, — но я уже говорил вам, что когда-нибудь ваши манеры…
— О да, улучшатся с годами, как хороший бренди.
Слегка покраснев, он усмехнулся:
— Я так сказал? Хороший бренди? Как странно. Я не помню, чтобы я привел такое сравнение.
— Конечно, нет! — воскликнула она, невольно раздосадованная. — Как это глупо с моей стороны! Вы бы никогда не произнесли что-то настолько благопристойное!
Уклонившись от дальнейшего разговора, получившего такое неприятное для нее развитие, она тут же погрузилась в обсуждение с мистером Элленби его любимых марок вин. Ей казалось, что, принявшись снова кокетничать с Элленби, она удачно вышла из положения, избежав открытой размолвки с викарием. Но, взглянув краем глаза на кузена, она увидела, что Брэндрейт тихонько смеется, и, конечно, над ней. Когда Элленби снова сравнил блеск ее глаз с каким-то драгоценным камнем, она услышала, как маркиз сказал вполголоса викарию:
— Не обращайте на ее слова никакого внимания. Я всегда так делаю, и мы прекрасно ладим.
Викарий отвечал лорду Брэндрейту легким поклоном. Он был рад, что его руки оставались скрещенными на груди. Никто не мог заметить, как напряжены его пальцы. Одну руку он даже сжал в кулак. Леди Эль просила его навещать ее прелестную внучатую племянницу, и он, естественно, согласился, считая это своим долгом перед его покровительницей. Но он был отнюдь не в восторге, отвлекаясь от своих обязанностей в приходе. Являться в Флитвик-Лодж, чтобы ублажать мисс Аннабеллу Стэйпл, было пустой потерей времени. В особенности учитывая то, что среди всех тех, кому он был обязан оказывать внимание, он считал ее наименее достойной. За всю свою жизнь мистер Шелфорд не встречал более легкомысленной, тщеславной, бесполезной особы. По его мнению, Аннабелла воплощала худшие черты своего поколения. Никогда, наверное, в Англии не рождалось более пустой, никчемной девицы.
Но, что хуже всего, у нее был довольно острый ум, который викарий поначалу пытался направить и развить. Но трактат Свифта «О хороших манерах и воспитании», так же как и многочисленные труды Ханны Мор, которые он преподнес ей на ее последний день рождения, не оказали никакого действия. Она отнеслась к ним с крайним презрением. Теперь мистер Шелфорд был убежден, что дело безнадежно, и не задержался бы в гостиной, если бы только было можно удалиться, не нарушая приличий. Он просидел совсем недолго, когда Аннабелла, вдруг вскочив со своего трона у камина, спросила, не желают ли джентльмены послушать ее игру. Опять-таки из приличия нельзя было ответить иначе как: «Ну конечно!» «С удовольствием, Белла!» — воскликнул Брэндрейт. Элленби зашел еще дальше: «Услышать ваше исполнение — все равно что наслаждаться игрой ангелов на их небесных арфах».
«Это уж слишком», — подумал Брэндрейт. Он с трудом воздержался от какого-нибудь саркастического замечания по этому поводу. Но если Элленби вел себя глупо, то Аннабела выглядела полной дурочкой, поощряя его.
Глядя на Элленби, запевшего «Когда нам вздох колышет грудь» на манер воющей на луну собаки, маркиз от души потешался. Элленби даже удивился, что маркиз немедленно не разразился убийственными шутками и выдержал его своеобразное исполнение относительно спокойно.
Брэндрейт представлялся викарию загадкой. Он был знаком с маркизом уже несколько лет, с тех пор как получил местный приход. Они не были друзьями. По правде говоря, они частенько раздражали друг друга. Мистер Шелфорд не одобрял привычки маркиза, точно так же, как Эвелина не одобряла его времяпрепровождения. В свою очередь, викарий подозревал, что и маркиз не в восторге от его собственного образа жизни.