Ах, если бы вы согласились приобрести любую другую из находок моего отца! Я уверена, если бы вы к ним получше присмотрелись, вы бы убедились, что некоторые из них в равной степени… то есть… я хотела сказать…
По выражению его лица она поняла, что сделала ошибку. Все его дружелюбие как ветром сдуло.
— Вам не нужно мне отвечать, — грустно сказала она. — Я читаю ответ в ваших глазах. Мне следовало бы помнить про ваше несносное упрямство.
— Что касается упрямства, мисс Свенбурн, то это еще вопрос, кому из нас оно более свойственно. Вы даже не признаете наличия у меня вкуса и способности оценить прекрасное произведение искусства.
— Вы не правы. Я знаю вас уже много лет и не могла не познакомиться с вашими склонностями и интересами. Зато вы совершенно не способны оценить мои чувства в данной ситуации. Однако мы снова зашли в тупик, и, не желая навлечь на себя ваш гнев, я прошу вас забыть об этом предмете.
Они уже почти дошли до задней двери, когда Брэндрейт вдруг осторожно взял ее под руку.
— Ради тех теплых слов, которыми мы обменялись всего лишь несколько минут назад, я исполню вашу просьбу. Я забуду об этом предмете, как будто мы о нем никогда и не упоминали.
Эвелина устремила на него удивленный взгляд:
— А я думала, вы будете сердиться на меня по меньшей мере целую неделю. — Она улыбнулась, снова ощутив необыкновенную притягательную силу его глаз. — Такая снисходительность дает мне надежду, что наше знакомство когда-нибудь может стать вполне приятным.
— Плутовка! — шепнул он.
Маркиз хотел еще что-то добавить, но в эту минуту появилась Аннабелла, и слова так и остались несказанными.
— Вот ты где, Эва! — воскликнула Аннабелла, подозрительно глядя на руку маркиза, поддерживающую локоть Эвелины. — Что ты здесь делаешь вдвоем с Брэндрейтом? Уж не флиртуешь ли ты с моим кавалером?
Она переводила взгляд с нее на маркиза, заметно недовольная тем, что застала их наедине.
11
Психея покинула Олимп с рассветом, собираясь узнать, что же произошло за ночь в сердцах ее подопечных. За это время она хорошо отдохнула, и, хотя ее собственное положение с каждой минутой ухудшалось, она спешила насладиться плодами своих трудов.
Прислонившись к высокому дубу, она внимательно выслушала разговор между Брэндрейтом и Эвелиной. Особенно тщательно она следила за выражениями их лиц, поскольку всегда считала, что таким образом можно узнать гораздо больше. Она присматривалась также и к каждому их движению, чтобы вернее судить о том, насколько успешно развиваются события.
Закрыв мечтательно глаза, она снова вздохнула. Брэндрейт чуть было не поцеловал Эвели-ну, а Психее этого хотелось больше всего в жизни. Вот еще бы разок-другой, и глядишь — дело сладилось бы.
Под пышной кроной дуба весело щебетали малиновки, и на сердце Психеи стало легче. Планы ее сбывались настолько успешно, что она с трудом могла поверить своим глазам и ушам. Во-первых, Брэндрейт и Эвелина не только вполне мирно беседовали между собой, но и шутили, чего раньше за ними не водилось. А когда Брэндрейт начал играть бахромой шали Эвелины, Психея едва удержалась от ликующего возгласа. В английском обществе при принце-регенте был очень строгий этикет. Мужчина не смел прикасаться к женщине, чтобы выразить свое чувство к ней, и поэтому — часто бессознательно — он прикасался к ее одежде. Держать в руках шаль Эвелины, дергать за бахрому — это ли не свидетельство любви! По тем временам, конечно. — О чем ты задумалась, любовь моя? При звуке голоса своего обожаемого супруга глаза Психеи мгновенно раскрылись. Ее так поразило его внезапное появление, что она не сразу нашлась, чти ответить. Обычно она слышала шелест его крыльев задолго до того, как удостаивалась лицезреть его воочию. Теперь она смотрела на него во все глаза, думая прежде всего о том, что он тут делает.