В свете всего вышесказанного устремления российских цифровиков оцифровать российскую школу можно сравнить с организацией забега наших детей на минное поле. И это уже совершается. Сегодня, как мы уже писали, Москва занимает второе место в мире по количеству точек доступа Wi-Fi, и беспроводной интернет есть в общественном транспорте, на десятках столичных улиц, в городских парках и студенческих общежитиях. Но главная цель это школы.
В 2016 г. в рамках всё того же пилотного проекта МЭШ в 69 школах Москвы была развёрнута беспроводная сеть. А в 2017 г. руководитель городского Департамента информационных технологий А. Белозёров поспешил сообщить, что к концу этого года к сети будет подключено 646, а в 2018 г. дополнительно 1125 зданий. В одном здании должны установить в среднем 32 хот-спота, к каждой точке одновременно может подключиться до 30 устройств. Как с гордостью указало руководство ведомства, «когда московское школьное Wi-Fi пространство будет полностью сформировано, оно станет одним из крупнейших в мире сетей беспроводного интернета в образовательных учреждениях»[244].
Можно сказать только одно: иначе как хладнокровным преступлением этот проект назвать нельзя.
2) Негативные изменения в развитии мозга и психики. Активное использование детьми цифровых технологий (смартфонов, гаджетов, экранов, интернета) и их глубокое погружение в виртуальное пространство ведёт к серьёзным опасным изменениям в развитии мозга, которым учёные уже дали определение «цифровое слабоумие» или «цифровая деменция» («digital dementia»). Это диагноз, означающий нарушение когнитивных функций мозга и поражение отдельных его участков.
Впервые этот диагноз поставили в Южной Корее в 2007 году младшим школьникам, когда оказалось, что изменения, которые произошли в их мозге, очень напоминают старческое слабоумие, или деменцию разрушение важных участков лобной доли, которые отвечают за концентрацию, память, принятие решений, коммуникацию, внимание, способность сопереживать эмоциональному состоянию другого человека. Как указал доктор Вьюн Джиуон из сеульского Центра развития мозга, зависимость от новых технологий препятствует нормальному развитию мозга, так как при этом развивается в основном левая его сторона, в то время, как правая остаётся слаборазвитой или неиспользованной, что в 15 % случаев ведёт к цифровой деменции[245].
Впервые этот диагноз поставили в Южной Корее в 2007 году младшим школьникам, когда оказалось, что изменения, которые произошли в их мозге, очень напоминают старческое слабоумие, или деменцию разрушение важных участков лобной доли, которые отвечают за концентрацию, память, принятие решений, коммуникацию, внимание, способность сопереживать эмоциональному состоянию другого человека. Как указал доктор Вьюн Джиуон из сеульского Центра развития мозга, зависимость от новых технологий препятствует нормальному развитию мозга, так как при этом развивается в основном левая его сторона, в то время, как правая остаётся слаборазвитой или неиспользованной, что в 15 % случаев ведёт к цифровой деменции[245].
Южная Корея столкнулась с этой проблемой раньше всех в силу того, что первой встала на путь цифровизации. В 2013 г. уже 64 % юных корейцев имели смартфоны, и около 20 % из них, по данным медиков, использовали их по 7 часов в день и страдали компьютерной зависимостью (а в 2012 г. только 11 %)[246]. Корейские дети и сегодня считаются самыми «прогрессивными» в мире, поскольку у каждого ребёнка имеется от пяти до десяти различных гаджетов. Соответственно растёт и интернет-зависимость, которая, по статистике, у лиц от 18 до 25 лет в 4 раза выше, чем зависимость от наркотиков. В Южной Корее уже появились клиники, лечащие от этого недуга.
В России об этом стали говорить относительно недавно, и до сих пор вся серьёзность проблемы не осознана. Первой у нас на эту тему стала выступать научный журналист Л. Стрельникова. Интересно, что в одной из своих лекций 2016 г., рассказывая о цифровых «успехах» Южной Кореи, она отметила, что Россия, к счастью, в этой гонке далека от лидерских позиций[247]. Но тогда ещё проект оцифровки российского образования только набирал силу. Сегодня же он реализуется с такой скоростью, что наша страна вполне может выбиться в лидеры «цифровой школы» во всяком случае, именно об этом мечтают авторы проекта.
Но тут есть и другая сторона вопроса. Если в сфере оцифровки Россия движется семимильными шагами, то в том, что касается изучения её негативных последствий, она блестяще отстаёт.
В своей известной статье «Цифровое слабоумие»[248], написанной в 2014 г., Л. Стрельникова, в частности, приводит такие данные. По запросу «digital dementia» Google выдавал тогда около 10 млн. ссылок на английском языке, а по запросу «цифровое слабоумие» чуть больше 40 тысяч ссылок на русском. В начале 2019 г. Google выдавал по тому же запросу соответственно около 40 млн. на английском и около 90 тысяч на русском языке. Но дело не только в количестве ссылок, а в том, что у нас до сих пор нет систематических и обобщающих исследований по данной теме и вопрос о цифровой зависимости практически не поднимается на государственном уровне. На Западе же количество подобных исследований растёт, и проблему эту рассматривает широкий круг учёных нейробиологи, нейрофизиологи, физиологи мозга, педиатры, психологи и психиатры[249].