Мама! Я побежала к машине, зная, как будет пахнуть в салоне (новой кожей и маминым лаком для волос) и как он будет выглядеть (идеально чистым, потому что папа пылесосит и моет его почти каждый день). Мама! крикнула я, распахивая водительскую дверь.
На пассажирском сиденье лежала мамина сумочка, в замке торчал ключ зажигания. Я заглянула на заднее сиденье и проверила багажник.
Она здесь? спросила Битти, тяжело дыша и обливаясь потом.
За ней семенила Сисси, прижимая ко лбу бумажную салфетку; у нее был такой вид, будто она вот-вот упадет в обморок.
Я отрицательно покачала головой. Меня наконец накрыла паника, которую я сдерживала с того самого момента, как увидела звонок Сисси в Нью-Йорке.
Ты взяла телефон? спросила я запыхавшуюся Сисси. Та кивнула. Хорошо. Звони папе. Скажи, мы нашли мамину машину. Я пошла в дом, а вы ждите здесь.
Щербатые кирпичные ступени вели к деревянной двери, некогда выкрашенной черной краской. Стекла в верхней части выбиты, на месте дверной ручки дыра.
Сисси наконец обрела дар речи.
Где это ты научилась так командовать?
Не отвечая, я принялась подниматься по лестнице, выбирая кирпичи понадежнее.
Такое воспитание, заметила Битти то ли одобрительно, то ли осуждающе.
Впрочем, какая разница, что она думает? Мое воспитание меня и погубило. От этого мне до сих пор не оправиться.
Я толкнула дверь; петли протестующе заскрипели. Внутри пахло дымом, отсыревшим деревом и временем. Сквозь разбитые окна в дом проникали полосы мутного света, уцелевшие стекла почернели от сажи. Помещение, в которое я попала, когда-то было застекленной террасой с видом на дуб и реку. Я осторожно двинулась вперед, обходя поеденные молью ковры и сломанную мебель, и очутилась в просторном холле.
Наверх поднималась изогнутая лестница; полированные перила казались по-прежнему надежными и элегантными в отличие от заплесневевших обоев и провалившихся ступеней, источенных термитами. Подняв голову, я увидела темнеющее небо; края обрушенного потолка обуглились, на закопченном полу валялись горы пепла.
Мама, негромко позвала я, словно опасаясь кого-то разбудить. Мама!
В затхлой тишине раздался топоток невидимых зверьков. Где ты? Что с тобой? Я медленно обернулась, оглядывая сгоревший и разрушенный дом и пытаясь понять, что маме могло здесь понадобиться и зачем она привозила меня сюда, когда я была маленькой.
В затхлой тишине раздался топоток невидимых зверьков. Где ты? Что с тобой? Я медленно обернулась, оглядывая сгоревший и разрушенный дом и пытаясь понять, что маме могло здесь понадобиться и зачем она привозила меня сюда, когда я была маленькой.
Я потеряла равновесие и ухватилась за перила, едва не провалившись в дыру, которая до этого казалась лишь тенью на полу. Свежая сухая древесина ярким пятном выделялась на фоне закопченных и отсыревших половиц.
Мама! Я опустилась на колени, вгляделась в зияющую тьму, трясущимися руками достала телефон и включила фонарик.
Луч света выхватил распростертую фигуру миниатюрной женщины в джинсах и фиолетовых сандалиях; волнистые светлые волосы, выпачканные красным, закрывали ей лицо.
Она здесь, она здесь! отчаянно крикнула я, не отрывая взгляда от мамы на случай, если она шевельнется. Звоните в «Скорую», она ранена!
Мама не двигалась, ее глаза были закрыты, а рука неестественно вывернута. Я не могла определить, дышит она или нет, но это и к лучшему: если мама умерла, не хочу об этом знать. Мне не вынести даже мысли о том, что долгие годы я откладывала наш разговор на потом, а это «потом» никогда не наступит.
До меня донеслись голоса: Сисси что-то сказала папе, а он попросил ее подождать снаружи. Раздался звук шагов два человека осторожно направлялись ко мне.
Я в главном холле идите аккуратно, крикнула я. Мама провалилась под пол.
Я не плакала; мозг включил режим самосохранения, однако во рту чувствовался соленый металлический вкус слез. Все-таки я не настолько несгибаемая, какой хочу казаться.
Папа положил ладони мне на плечи, оттащил в сторону, и там кто-то обхватил меня, не давая упасть.
«Скорая» уже едет, Ларкин. Все хорошо.
Беннетт. Будь это кто-то другой, я бы расслабилась и дала волю слезам, но только не в его присутствии. Я застыла, не сводя глаз с дыры в полу. Мы все ждали звука приближающейся сирены.
Меня вывели из дома. Вместе с Сисси и Битти я наблюдала, как маму выносят на носилках и укладывают в машину «Скорой помощи». Папа сказал, что мама жива, но сильно пострадала; ее отвезут в больницу, и он поедет с ней.
Я направилась к своему автомобилю. Беннетт удержал меня. Его лицо до боли знакомо, взгляд дымчато-зеленых глаз такой же настороженный и непроницаемый, как во время нашей последней встречи на берегу реки Сампит.
Тебе не стоит садиться за руль. Оставь машину здесь, а я отвезу вас всех в больницу.
Конечно, он прав. Я кивнула, не в силах сказать «спасибо»: язык и губы словно онемели.
Беннетт открыл пассажирскую дверь папиного автомобиля, помог нам сесть и поехал вслед за «Скорой» под глумливый вой сирен.
Пошел дождь. Тяжелые капли падали на развалины дома, оставляли темные пятна на земле, мочили остатки крыши и пола последнее оскорбление и бесчестье некогда прекрасного и горделивого особняка, в котором мне довелось побывать лишь однажды.