Я все же приехала к родителям, несмотря на усталость, они давно меня не видели и, конечно, беспокоились.
После ужина я вызвалась убрать со стола.
Марк сегодня ночует дома? как бы между прочим спросила мама.
Она прекрасно знала, что нет. Просто ей хотелось завести о нем разговор, узнать, как у него дела.
Нет, утром вернется.
Бедняга. Наверное, так устает после ночных рейсов.
Я пожала плечами.
Он уже привык.
Мама счистила с тарелок остатки еды в измельчитель для пищевых отходов и включила его.
Я купила ему на Рождество массажер для спины, сказала она, перекрикивая гудение измельчителя, с длинной ручкой, чтобы доставать до поясницы. Она закинула за плечо руку с зажатой кухонной лопаткой, показывая, как именно это делается. Как думаешь, ему понравится?
Я купила ему на Рождество массажер для спины, сказала она, перекрикивая гудение измельчителя, с длинной ручкой, чтобы доставать до поясницы. Она закинула за плечо руку с зажатой кухонной лопаткой, показывая, как именно это делается. Как думаешь, ему понравится?
Я положила тарелки в посудомоечную машину.
Очень.
Совершенно бесполезно объяснять, что нам не нужно ничего дарить. Так было бы проще. Несмотря на то, что случилось, мама продолжала относиться к Марку как к сыну и не соглашалась оставлять его без подарка на Рождество. Он понравился ей с самой первой встречи, когда мы приехали к нам домой из колледжа на День благодарения.
Мама не высказывала своего мнения о мальчиках, с которыми я встречалась до Марка, однако умела дать понять, если кто-то из них ей не нравился.
Один мой парень как-то развалился на диване и хрустел кукурузными хлопьями, которые утащил с кухни.
Он что, мультики смотрит? спросила меня мама, заглядывая в гостиную.
Ну да. Мне не хотелось продолжать этот неприятный разговор.
Не знала, что в восемнадцать лет молодые люди интересуются мультфильмами.
В другой раз, когда у нас гостил очередной мой приятель, мама заметила:
Уже половина девятого. Я бы поставила блинчики, но не знаю, сколько он еще будет спать.
Когда в пятнадцать минут десятого парень наконец вошел в кухню, лохматый, в замызганной футболке и семейных трусах, я увидела выражение маминого лица. И очень понадеялась, что она ничего не скажет. Мама промолчала.
«Целеустремленность никому не вредит, не уставала она мне твердить. А бездельники ни к чему не стремятся».
В те времена, когда я бегала на свидания, это было мамино излюбленное словечко «бездельник».
«Только не выходи замуж за бездельника», наставляла она.
Я понимала, что мама и моего родного отца считает бездельником, хотя она никогда не произносила этого вслух, по крайней мере, при мне.
«Бездельников пруд пруди. Они встречаются на каждом шагу. Но есть и хорошие парни. Их найти труднее, но они есть».
Марк и был таким. Не бездельником. Целеустремленным. Мама обожала это качество в молодых людях. Он называл моих родителей «мистер и миссис Аллен», рано просыпался, убирал постель и не выносил еду с кухни. Когда Марк открывал передо мной дверцу машины, я видела, как озаряется улыбкой мамино лицо. Марк знал, чего хочет. И мама не сомневалась, что он собирается сделать меня своей спутницей жизни. Она точно знала, что этот молодой человек меня любит.
Мы познакомились с Марком, когда я училась на втором курсе. Я стояла за ним в очереди в столовой. В какой-то момент он повернулся, чтобы взять стакан, и случайно столкнул мой поднос с тарелкой спагетти. В нас обоих полетели брызги соуса.
Прости, пожалуйста, засуетился Марк, смахивая липкие, измазанные в соусе макаронины с моей коричневой замшевой сумочки.
Я посмотрела на него и покраснела. Я и раньше обращала внимания на этого парня: он играл в нашей футбольной команде. Но мы еще ни разу не разговаривали.
Ничего страшного, пробормотала я, прижимая к юбке стопку салфеток.
Марк тем временем вытирал с пола ярко-красные пятна соуса. Вот он выпрямился, чтобы выкинуть комок перепачканных салфеток, взглянул на меня и замер. У него были русые волосы, карие глаза и обаятельная улыбка. Он не отрывал от меня взгляда, и я потупилась, жалея, что не очень нарядно одета.
Я идиот. Мне правда неловко. Марк взял еще один поднос для меня. Давай помогу.
Что ты, не надо. Я лучше пойду переоденусь. Зайду попозже, когда будет безопаснее. С трепетом в душе я надеялась, что он захочет подождать меня и пообедать вместе.
Можно я тебя подожду? спросил Марк.
Он не выглядел высокомерным или самонадеянным, не был уверен, что я сразу соглашусь. Просто ждал ответа.
Мое сердце бешено забилось. Я кивнула.
Марк получил лицензию пилота, когда ему исполнилось семнадцать. Подрабатывал каждое лето в небольшой авиакомпании, занимающейся грузовыми перевозками. Сначала на складе, потом в офисе. Пока наконец не стал летчиком. После колледжа планировал переехать в другой штат и найти работу в коммерческой авиакомпании. Учился он курсом старше, чем я. Нам обоим не хотелось расставаться на целый год, поэтому, как только Марк окончил колледж, мы поженились. Мама настаивала, чтобы я получила высшее образование, и я заверила ее, что так и сделаю, как только мы с мужем обустроимся на новом месте. Забеременела я раньше, чем мы планировали. Когда на свет появился Шон, со свадьбы прошло всего одиннадцать месяцев, еще через месяц я получила диплом. Внешне Шон был похож на меня, характером пошел в Марка. Я всюду брала его с собой, и он никогда не капризничал. Я не такая, не могу усидеть на месте. А после рождения сына оказалось, что на месте сидеть и вовсе невозможно. Забавно: как только узнаешь, что у тебя будет ребенок, радуешься, а потом начинаешь бояться. Бояться того дня, когда он сделает первые шаги, потому что не сможешь больше прижимать его к себе так часто. Или когда он захочет одеваться самостоятельно, потому что уже «совсем большой». Когда перестанет называть Красную Шапочку «Классной Шапочкой». Когда в первый раз отправится в детский сад. Когда обнаружит, что на свете есть звук «р», и уже не будет говорить «я налисовал» вместо «нарисовал». Когда снимет с дверцы холодильника перепачканные краской бумажные листы, по которым когда-то старательно малевал ладошками в уверенности, что это радуга, или львенок, или портрет мамы с папой, а вовсе не кляксы. Родители наблюдают, как их малыш растет, и радуются за него, но порой у них сжимается сердце. Однажды кто-то сказал мне, что после рождения ребенка у матери еще восемнадцать лет болит за него душа. «Глупость какая, возразила мама, когда я рассказала ей об этом. Не восемнадцать лет, а всю жизнь».