На вот, Потапыч, закуси, я протянул старику деревянную ложку.
Из сенцов грянул выстрел: это Пашка исправно держал оборону. «Мама Мамочка» скулил на печи Дениска. Карай поскуливал ему в тон. Я старался не думать о том, что делают мои руки и видят мои глаза.
Окровавленную культю я прижег головней из печи. Благо, огонь не угас до конца и еще теплился на почерневших головешках, пробегая ярко-красными всполохами по углям. К тому моменту Потапыч, к счастью, был уже в глубокой отключке. Пашка продолжал отстреливать поваливших к нам незваных гостей, костеря на все лады и перекрутов, и аномалию, и военных с их изысканиями. Потапыча я аккуратно переложил на лавку, укрыл одеялом и, прихватив вилы, поспешил на выручку товарищу. Тот, войдя в раж, отстреливал перекрутов с крыльца. Ни дать ни взять, деревенский Рэмбо. Уложил штук шесть, пока я с дедом возился.
Сменить тебя? спросил я.
Я не устал. Размялся малость. Потапыч там как?
В больницу бы его надо. Я ж не хирург. Сделал, что смог. Если к утру не помрет, на кордон его, к воякам повезем. У них, поди, с медициной получше.
Вроде светает, Пашка кивнул на небо.
Ночная тьма на нем сменялась предутренней синью. Белесое зарево над лесом угасло. Может, на неопределенное время, может, до следующей ночи кто знает.
Кажется, выстояли ночь, произнес я.
Из избы донеслись тихие всхлипы Дениски, и я решил вернуться обратно. Малец слез с печи и пересел на пол рядом с лавкой, на которой лежал Потапыч. Всхлипывал и растирал кулаками по щекам слезы и сопли, иногда кидая взгляды на тела перекрутов.
Испугался, да? спросил я.
Мама, прошептал Дениска, заставив меня призадуматься.
Я склонился к нему и легонько тронул за плечо.
Дениска, ты чего?
Это моя мама выдохнул мальчик.
Я оглянулся назад, на искореженные тела. В груди похолодело от сложившейся вмиг картины. Это ж я ее уложил на глазах пацана! Так вот почему он все повторял как заведенный: «Мамочка, мамочка» И как он в этой образине свою мать опознал? Она и на человека-то мало похожа. Не иначе, сердцем почуял.
Ты уж прости меня, Дениска, пробормотал я в смятении.
Мальчик дернул головой, то ли отклоняя мои неуклюжие извинения, то ли отгоняя свои невеселые мысли. Я решил, что будет лучше оставить пацана в покое и вернуться на улицу.
А этот малыш наверное, мой братик. Или сестричка, добил меня в спину Денискин голос.
Раздосадованный, я сорвал с гвоздя в сенцах старый брезентовый плащ и накрыл им тела перекрутов. На душе было погано.
Рассвет занимался над нашим домом, все смелее проливал в окна тусклый свет. На лавке застонал Потапыч, чем остановил мое бегство с поля скорби. Я вернулся и склонился к старику.
Потапыч, ты как?
Деда! Рядом возник Дениска, все еще пошмыгивающий носом, но уже почти оправившийся от потрясений.
Вместо ответа Потапыч издал протяжный мучительный полустон-полувздох и обвел избу мутным взглядом.
Кажись, светает, хрипло прошептал он, глядя в окно. Все живы?..
Все, Потапыч, все, отозвался я.
Деда, тебе, может, водички принести? дрожащим голосом спросил Дениска.
Принеси, родной старик перевел взгляд на меня, дождался, когда малец умчится в сенцы с поручением, и произнес: Не выдюжить мне Помру скоро Ты тогда Дениску-то к себе забери.
Не болтай, Потапыч. Мы тебя подлечим.
Вернулся мальчик с кружкой, и старик жадно приник к ней. Глядя в его заостренное бледное лицо, я и сам понимал, что Потапыч от нас уходит, но верить в это не хотелось.
Вот спасибо, прошептал старик, опустошив кружку. Как ангел крылом погладил. Ну-ка, Дениска, иди-ка ты узнай, может, дяде Паше помощь какая нужна. А мы тут по-взрослому потолкуем.
Старик дождался, когда мальчишка скроется, и сделал мне знак глазами, чтобы я наклонился.
Я ведь вот чего боюсь-то, начал он, тяжело переводя дыхание. Вдруг я после смерти тоже перекрутом стану? Видишь, как это заразно? Детеныш их меня только за руку хватил, а мне тут же передалось. А подержи он меня подольше, может, меня всего скрутило бы.
Потапыч, ты чего басни сочиняешь? рассердился я.
Ты погоди зубоскалить-то, остановил меня Потапыч. Ты мне обещай, что, как я помру, ты мне голову-то прострелишь, как тем перекрутам. Обещаешь?
Потапыч! возмутился было я, но он настойчиво повторил:
Обещаешь?
Обещаю, глухо выдавил я.
До того, как старик завел этот разговор, мне почему-то и в голову не пришел такой вариант развития событий. А теперь я не мог отделаться от назойливых мыслей. Раньше мы все были уверены, что перекрутами становятся лишь те, кто угодил в аномалию. А сегодня выяснилось, что это заразно, как чесотка.
Ну вот и ладно, старик прикрыл глаза. Ступай теперь. Я отдохну малость. Намаялся я за долгими разговорами.
На улице уже было ясное утро. Голосили как ни в чем не бывало птицы. О жуткой ночи напоминали лишь изуродованные тела, валяющиеся повсюду на земле, как поваленные ветром огородные чучела. Дениска с Павлом возились у сарая. Не столько полезное что-то делали, сколько время убивали до прибытия вояк. Те после таких веселых ночей обязательно навещали нас, собирали перекрутов и увозили куда-то.
Иди-ка, Дениска, с дедом побудь, сказал я, подойдя к ним, и мальчик охотно побежал к дому.