Где-где, а в вотчине некромантов они всегда роились в больших количествах. Встречались среди них неупокоенные души умерших; проклятые твари; бессмертные существа, лишенные плотной оболочки; и просто не желавшие признать факт собственной кончины – весельчаки и жизнелюбы вроде доктора Дотта. Словом, фее нашлось с чем сравнивать. И она уверенно утверждала, что никогда еще не видела, чтобы дух с такими трудностями просачивался сквозь камень.
Дело, казалось, было даже не в плотности стены, а в том, что призрак, хоть и являлся не более чем легким облачком сероватого нечто, очертаниями схожего с человеком, себе не принадлежал. Как если бы руки и ноги его сковывали кандалы, а на шею надели ошейник. Он двигался так, как движется человек, изнывающий под непосильной ношей; как тонущий в гибельной трясине, что не отпускает свою жертву из цепких смертельных объятий. Однако подобные проблемы гнетут исключительно живущих. Умершим – а существо, пробивавшееся в винный погреб, являлось именно душой давно умершего человека – они не страшны.
Впрочем, душу можно пленить. Это тоже правда. Но тогда плененная душа медленно угасает под властью своего поработителя. И в скобках необходимо отметить, что он должен обладать великим могуществом. Отсюда вывод – плененные души не шастают по чужим замкам глухими ночами, не запутываются в ящиках и уж ни в коем случае не вступают в переговоры с неизвестными феями. Хотя бы по той причине, что плененные души немы.
Итак, Гризольда, уверенная в том, что занятый своими хлопотами пришелец не видит ее, немало удивилась, когда призрак призывно замахал прозрачными руками.
– Доброй ночи, мадам! – прошелестел он. – Смею ли просить вас уделить мне несколько минут вашего бесценного времени?
Чего-чего, а времени у нее было хоть отбавляй.
– Мы не представлены, – проворчала Гризольда, нервно пыхая трубкой.
Его голос пробудил в ней все лучшее. А все лучшее в кассарийской фее – это вам не дракон от обеда оставил.
– Святая правда, – вздохнул призрак, волнуясь среди ящиков, как осетр, запутавшийся в сети. – Но, увы, у меня нет другого выхода. Надеюсь, прекрасная и благородная дама не откажет мне в помощи.
Как всякая женщина, Гризольда не могла устоять перед лестью.
– Ну, в чем дело, дружок? – проворковала она самым нежным басом и подлетела поближе.
– Не соблаговолите ли вы ответить мне, где я? Замок ли это милорда да Кассара?
– Именно так, – не стала лукавить благородная фея.
Призрак немного поблек, будто истаял, как тает дымок, гонимый порывами ветра, но затем совершил над собой явное усилие и сконцентрировался. Гризольда отметила про себя, что при жизни сей муж был хорош собою и наверняка силен и отважен. Она не знала, какой силе он сопротивлялся сейчас, но уже ясно видела, что дух борется. И борьба идет на пределе возможностей.
Она всегда уважала таких отчаянных смельчаков, не сдававшихся до последнего, и всегда питала маленькую слабость к таким красавцам.
В несколько коротких мгновений незнакомец приобрел в ее лице если не друга, то помощника.
– Тогда скажите мне, где милорд Зелг?
Тут фея изумилась:
– Когда я ложилась спать, он жил в Аздаке, с матушкой.
– Что вы, – всплеснул руками призрак. – Я достоверно знаю, что он здесь, в замке.
– Может быть. – Гризольда виновато запыхтела трубкой. – Я недавно проснулась.
Дух отчетливо изумился, но в подробности вдаваться не стал.
– Это моя единственная и последняя попытка пробиться в Кассарию, – зашелестел он. – Дело мое крайне важно не только для меня самого, но и для милорда…
– Излагайте, – сказала фея, предпочитавшая ясность и краткость слога.
– …герцога и всей его страны. Я молю прекрасную и отважную…
– К делу, – подбодрила его Гризольда.