Роганин тут же бросился выполнять команду вместе с Шуровичем стаскивать с кузова машины бак полевой кухни и коробки с сухим пайком. Провин зло сплюнул в пыль.
Честно говоря, мне порой жаль Провина, сказал Антон Трошников, поглядывая на помначкара. Ему, должно быть, очень одиноко. Живет особняком, ни с кем не общается.
Чё его жалеть-то? пробурчал Эдик Драпко, потерев кулак. Он рядовым-то был уродом, а с лычками так вообще скурвился.
Это потому, что мы принципиально слушаемся только Агеева, возразил Антон.
Нет, это потому, что Провин всех нас отстоем считает, ответил Эдик. Так почему мы к нему должны относиться иначе? Уверен: завтра подохни он ни одна собака не пожалеет. Еще и спасибо скажет
Хотел бы я посмотреть, как собаки спасибо говорят, усмехнулся я.
А по-моему, мы просто ведем себя с Провиным как последние сволочи, вздохнул Антон. Вот если бы
Товарищи солдаты! раздался вычурно командирский голос позади.
Мы оглянулись. Величественной походкой нас догонял предмет нашего спора старший сержант Провин собственной персоной. Поджав губы, он окинул нас придирчивым взглядом:
А ну-ка, построились!
Чего?..
Я сказал, смирно!
Мы растерянно подчинились.
Трошников, чего это у вас бляха в районе паха болтается? важно сказал помначкар. Разве вы не знаете, как солдату положено затягивать ремень? Думаете, раз мы далеко от части, можно форму одежды нарушать?
Да ладно тебе, Жека улыбнулся Антон, подтягивая ремень.
Не Жека, а товарищ старший сержант! И пуговку верхнюю на кителе застегните! Вы что, рядовой, по возвращении в часть хотите на гауптвахту попасть за нарушение формы одежды? Так я вам устрою!
Да ладно тебе, Жека улыбнулся Антон, подтягивая ремень.
Не Жека, а товарищ старший сержант! И пуговку верхнюю на кителе застегните! Вы что, рядовой, по возвращении в часть хотите на гауптвахту попасть за нарушение формы одежды? Так я вам устрою!
Улыбка исчезла с лица Трошникова. Провин по-отечески одернул на нем форму, сам застегнул ему пуговку и погрозил пальцем:
Чтобы я больше такого не видел!
Взгляд помначкара скользнул по остальным, видимо ища, к кому бы еще придраться, и остановился на Драпко. Эдик вызывающе вскинул подбородок, мол, «ну давай, предъяви мне что-нибудь!». Драпко был счастливым обладателем такого могучего торса, что Провин «предъявить» не рискнул отвел глаза, повернулся и с надменным видом зашагал в караулку. Все-таки Эдика он до сих пор побаивался помнил его кулаки с тех времен, когда еще был рядовым.
Вот урод! зло сказал Антон Трошников, снова расстегивая пуговицу и ослабляя ремень. Меньше полугода как замкомвзвода, а выпендривается, будто командир части
Внутри караулки с мокрыми тряпками блуждали угрюмые солдаты сменяющегося караула наводили порядок, готовя помещение к сдаче.
Здорово, мужики! воскликнул Трошников.
По нам скользнули равнодушные взгляды, и грязные тряпки снова заелозили по полу.
Э, Витюха, ты чё такой вялый? Тебя словно всю ночь по сопкам гоняли в полном снаряжении
Трошников тронул за плечо одного из надраивающих пол, но тот нервно сбросил его руку:
Отвали!.. Антон, отвали, я сказал!
Витек, что случилось-то?
Тот взглянул на Трошникова красными от бессонницы глазами. Видимо, хотел что-то ответить явно резкое, но промолчал. Сказал лишь: «Удачно вам откараулить, пацаны» и снова уставился в пол. Антон пожал плечами и вернулся к нам.
Видать, прав был начкар. Странные они сегодня какие-то
Шурович с Роганиным, гремя баком, скрылись в столовой, и вскоре оттуда раздался крик:
Новый караул, хавать!
Ну что, пойдем пожрем, что ли? сказал Антон. Скоро мне на пост.
Помещение, гордо именовавшееся столовой, представляло собой маленький закуток пять на пять с электропечкой и двумя квадратными столами. На хавчик, как обычно, был овес.
Звереныш, как ты можешь это жрать? воскликнул Трошников, заметив, как я уплетаю ужин.
А ты можешь предложить лучше?
Лично меня от одного вида наизнанку выворачивает Антон с отвращением отодвинул тарелку.
Но надо же что-то есть, ответил я, продолжая невозмутимо ковырять ложкой склизкую кашу. Ты просто не думай обо всем, как о дерьме. Тут все дело в самовнушении
Ой, только не надо опять своей дебильной философией нагружать. Один хрен, о чем ни думай, дерьмо останется дерьмом. И я его жрать не буду!
Да ладно тебе. Вон на Быка посмотри. Он же хавает, и ничего
Я кивнул на Сычева, который ложкой интенсивно загружал овес в свое ненасытное хлебало.
Быку хоть настоящего дерьма дай сожрет, поморщился Антон. Еще и добавки попросит.
Сережа Сычев, видимо уловив, что речь ведут о нем, на какое-то время перестал жевать, посмотрел по сторонам, потом быстро смел ложкой остатки каши и воскликнул:
Шур, там хавки много?
До фигища, ответил дремлющий у плиты Шурович.
Сычев направился к баку за добавкой. Трошников еще раз с отвращением взглянул на свой ужин и тут же отвернулся.
Кстати, Звереныш, меня ведь ты меняешь?
Ну, ответил я.
Смотри не опаздывай, а то я, когда меня долго не меняют на посту, становлюсь сердитый. Будет как в том анекдоте: «Стой, стрелять буду!» «Стою!» «Стреляю!»
Если промахнешься, тогда ты точно до конца службы из санчасти не вылезешь.