У меня нет другой одежды, развел руками Костя, разве что сменить ботинки на сапоги.
За окном послышался шум мотора и после некоторого перерыва громкий рапорт генерала. Затем скрипнули ступеньки крыльца, и комнату заполнил широкоплечий гигант.
Здравствуй Костя, вовремя ты ушел, там сейчас настоящая вакханалия.
Каждая война начинается с вакханалии, последовал нейтральный ответ.
Гость грузно опустился на стул и заговорил по-фински:
Мы были уверены в победе, каждый рабочий коллектив проголосовал за воссоединение с Советской Россией на условиях республики.
Костя с усмешкой продолжил:
И вдруг газеты разом начали писать о злобных русских, которые двести лет угнетали гордый и талантливый народ Финляндии.
Если бы только эта муть! Рабочие вышли на демонстрации, а безбашенные нацики забросали их бутылками с горящим керосином.
Затем начали стрелять.
Откуда знаешь? Ты случаем не знаком с Ухо Тойвоненом?
У него в Иматре магазинчик охотничьего снаряжения, вспомнив веселого толстячка, уточнил Костя.
Затем начали стрелять.
Откуда знаешь? Ты случаем не знаком с Ухо Тойвоненом?
У него в Иматре магазинчик охотничьего снаряжения, вспомнив веселого толстячка, уточнил Костя.
Когда рабочие взялись за оружие, к нацистам присоединилась полиция и люди испугались. Война неизбежна!
Запад уже пообещал поддержать борьбу Финляндии за независимость?
Сулят золотые горы, а нацики твердят о «Великой Финляндии», которая обязана уничтожить Ленинград вместе с русскими.
Каждый патриот должен убить дюжину русских рабов?
Вот именно! Даже придумали новое приветствие: «Твой брат по ненависти к русским».
Тему международного империализма, пытающегося идеями национального превосходства разрушить единство пролетариата, они обсуждали более часа. Затем Тыну Суурилайнен предложил поехать с ним и рассказать ленинградским комсомольцам истинное положение, сложившееся в Финляндии на сегодняшний день. Кто бы возражал! Костя был согласен на все, лишь бы поскорее выбраться за забор треклятого погранотряда. Его уже не интересовал год или век, в прошлом он, настоящем или будущем. Хотелось на свободу!
Ленинград встретил звоном трамваев и дымом заводских труб. Это не антураж съемочной массовки очередного кинофильма. Невозможно убрать кольцевую магистраль с хрущевками, брежневками и прочими послевоенными домами. На улице обычный декабрь тридцать девятого года с незамерзшей Невой и без снега в парках и скверах. Машина остановилась у проходной танкового завода имени Ворошилова[3], и местное руководство провело в клуб.
Костю увели в заполненный комсомольцами зал, а Тыну Суурилайнену предстояло выступить перед коммунистами. Что сложного в выступлении перед многочисленной аудиторией? Говори, что знаешь, больше ничего не требуется, но Костя застыл в столбняке. Помогли собравшиеся комсомольцы, незнакомый парень с первого ряда доброжелательно крикнул:
Не робей! Говори простыми словами! Мы такие же рабочие, как и ты!
Тема войн и разрушения государств осталась актуальной в далеком для них двадцать первом веке, и скованность вмиг улетучилась.
Он говорил более часа, пока на сцену не вышел Тыну Суурилайнен и тихо сказал:
Умеешь зажечь слушателей, молодец! Заводчане сделали вывод, что ты сам бился на улицах Хельсинки.
Следующую неделю Костя был предоставлен сам себе и целыми днями бродил по городу. Затем его прикрепили в качестве переводчика к городскому управлению НКВД. Предстоящая работа показалась несложной, по-фински он говорил свободно, с детства освоив язык соседей. В девяностых торговля давала хороший куш по обе стороны границы. Тем не менее перед первым допросом неожиданно для себя он разволновался.
Финская флотилия катеров Ладожского озера в полном составе переметнулась на сторону СССР. В Ленинград привезли офицеров для выяснения политических взглядов. Увы, перебежчики политикой не интересовались, а белые флаги подняли из страха и нежелания воевать. Едва Костя втянулся в новую работу, как Тыну Суурилайнен собрался уезжать. Прощаясь, он неожиданно сказал:
Ухо Тойвонен был моим другом, он хорошо разбирался в людях и абы с кем откровенно не разговаривал.
Почему был? При последней встрече мы хорошо посидели за бутылкой самогона, заметил Костя и осекся. Он забыл, что говорит о человеке из другого столетия.
Нацики убили его вместе с семьей. Не подведи, я за тебя поручился. Тыну обнял его за плечи и еще раз повторил: Не подведи.
После отъезда коминтерновца Костю переселили в общежитие сотрудников НКВД и выписали «подъемные». Затем начались сюрпризы. Сначала вызвали в отдел кадров, сфотографировали и выдали удостоверение сотрудника Управления «К»[4] при седьмом отделе в звании сержант. Интересный компот: без меня меня женили, и нечего возразить, кроме ошибки в фамилии.
Я Мишуткин, робко заметил он.
Ты Мишутин! Мы проверили списки рабочих отрядов. Твой отец действительно погиб во время подавления мятежа в Кронштадте. Расписывайся!
Подписав стопку различных бумаг, начиная с присяги, клятвы и обязательства хранить государственную тайну, Костя пошагал по кабинетам. В парткоме у него забрали конвертик с фотографиями и через несколько минут торжественно вручили партбилет.