Мальчика назвали Борей. «Почему не Юрой? переспрашивал счастливый Левитан. Когда он вырастет, родится у него сын, вот его-то и назовут Юрой. Меня к тому времени все забудут, а на свете будет жить новый Юрий Борисович».
Все годы, особенно последние десятилетия, Левитан выходил в эфир с «судьбоносными» для страны сообщениями. Поэтому многим он представлялся колоссом, бронзовым монументом. Ведь его голосом говорила сама история. А он был замечательным собеседником, веселым человеком. Обожал людей с юмором, тех, кто умел травить байки и рассказывать анекдоты. Рассказывал и сам, как попадал в нелепые ситуации, смешные переплеты. Их у дикторов так же много, как и у артистов. Об этом часто писали, я не буду повторяться. А вот о нашем случае, который произошел в радиостанции «Юность», где я работала, мало кто помнит.
Пришел к нам в молодежную редакцию новый режиссер Виктор Егоров, оригинальный, ищущий человек. И в наших передачах появилась иная интонация, которая понравилась слушателям. Я подготовила литературную композицию по лирическим стихам Александра Твардовского. Нам хотелось, чтобы в хорошо знакомом его поэтическом голосе, ставшем уже хрестоматийным, люди услышали и другие, не менее прекрасные ноты. Для воплощения идеи Витя Егоров делает необычный ход приглашает в студию Юрия Левитана. Витя объясняет ему задачу: задушевно, просто, тепло прочитать стихи так, словно это не стихи, а раздумье много прожившего и много повидавшего на своем веку человека, вернувшегося к своим истокам. Цель такая, чтобы слушатель открыл для себя и нового Твардовского и нового Левитана. Юрий Борисович польщен. Садится в холле в кресло. Готовится. Потом заходит в студию. Включается микрофон и слышится густое левитановское:
В пойме Оки
Луга, ивняки;
Повыше нивы;
В селе, в городке
Сбегают к реке
Вишни, сливы.
Режиссер просит убрать из голоса металл, оставить мягкость, бархат. Снова включение и снова металл. Витя подсказывает интонацию. Следующая проба и опять звучит правительственное сообщение, что «в пойме реки луга, ивняки». Режиссер спокойно в третий раз объясняет ошибку. Левитан смущенно, очень тихо предлагает пригласить хорошего артиста, а то он нам всю передачу испортит. Говорит он это при случайно не выключенном магнитофоне, и его мягкий, спокойный голос записывается на пленку. Так вот что нужно! Вот она, интонация! Витя, довольный находкой, приглашает Левитана пройти из кабинета в студию и дает ему послушать запись стихотворения и случайно записанный разговор. Говорят будто два разных человека! Пленка прогоняется еще и еще раз. ЮрБор удивленно качает головой. «Сколько лет во мне это дремало!» Теперь ему все ясно, и работа пошла.
Замечательно было то, что слушатели поняли нашу задумку, о чем писали в письмах. Они открыли для себя Левитана-артиста. Коллеги тоже его поздравляли, и он не скрывал, что ему это приятно.
Замечательно было то, что слушатели поняли нашу задумку, о чем писали в письмах. Они открыли для себя Левитана-артиста. Коллеги тоже его поздравляли, и он не скрывал, что ему это приятно.
Самая большая актерская работа Левитана участие в постоянной передаче «Пишут ветераны», которая готовилась Всесоюзным Радио к юбилею Победы, но жила еще долго. Мягко, задушевно читал Левитан присланные со всех концов страны письма. Читал так, будто сидит он в кругу старых фронтовых друзей, вспоминая былые походы. Он сам себя считал ветераном войны. Всякий раз, когда где-либо отмечались памятные даты Великой Отечественной, праздник не мыслился без Левитана. Так Юрий Борисович приехал и в Белгород город первого салюта. Там среди ветеранов за дружеской беседой перестало биться его сердце.
Это случилось 4 августа 1983 года.
Он ушел из жизни в полном расцвете творческих сил, слава Богу, не узнав перед кончиной, что у его профессии окажется короткий век. Сейчас на радио дикторов нет, есть ведущий программы. Он пытается говорить непринужденно, читает новости, комментируя их. Он как бы и чтец, и журналист, и артист. Но беда в том, что эти три дела выполняет зачастую непрофессионально, допускает много грубых ошибок. Речь диктора была эталоном правильного произношения, образцом нашей речевой культуры. А главное, когда в шесть часов утра раздавались позывные Всесоюзного Радио и голос Левитана произносил «Говорит Москва», каждый из нас был уверен это говорит сильная держава, великий народ.
И остави нам долги наша
Знал бы, где упасть соломки подстелил.
Провожая Старый Новый год, дворник Камергерского участка в блаженном хмелю забыл посыпать обледеневший тротуар песком, и я грохнулась. А соломы у меня с собой не было. Так я оказалась на больничной койке.
Мой организм, долгие годы служивший мне верой и правдой, вдруг стал похож на вязаное полотно, из которого выдернули спицы. Одна петля тянула за собой другую. Одна больница сменялась другой, другая третьей. Палаты Палаты Многоместные, душные Операционные таинственные, холодные Реанимационные безмолвные.
В бессонные ночи плыли передо мной зыбкие кадры странного, сумбурного кино. Я пыталась увидеть свою жизнь со стороны и понять, что в ней написалось набело, а что осталось в черновиках. Тревожило недосказанное, не сделанное. Сколько укоров совести таят неопубликованные рукописи, невостребованные записные книжки, наспех занесенные пометки в блокнотах Там судьбы людей, оставивших след в своем времени. Заветные листки лежат в дальних уголках наших письменных столов, в папках с тесёмочками, в шкафах, на антресолях. Лежат с робкой верой, что рукописи все же не горят и что пепел Клааса непременно достучится до сердца журналиста. Долги наши, как грехи. Вольные и невольные. Господи, прости нас!