Рыцарь поднял брови. Джигит как-то смущенно пожал плечами, словно в происходящем была и его вина.
Немного подумав, Лютгер снял со сгиба руки женскую одежду и протянул часовому, движением подбородка указав на вход в шатер. Туранец понял. Кивнув, взял вещи Сюрлетты, беззвучно подошел к пологу и, не заглядывая, осторожно положил их внутрь.
Вот так. Теперь все правильно. К чьему утешению и прибегнуть несчастной девушке, раз уж среди единоверцев не нашлось достаточно мудрого (Лютгер с сожалением признал, что в его собственной мудрости у Сюрлетты тоже не было шанса убедиться). А бейлербей, что бы ни сказал сегодня лекарь, прежде всего, конечно, мудрый старец, ей в деды и даже прадеды годящийся. Жизнь он знает, как немногие, а в утешении женщин здесь точно опытней всех.
Свою житейскую неопытность в этом деле Лютгеру отрицать не приходилось, а для рыцаря-монаха такая опытность и вовсе грех, пожалуй. Остальные в их отряде уж точно не лучше, да и кто они, эти остальные? Бруно? Те, кто был куплен вместе с Сюрлеттой на одном рынке? Кто-нибудь из сержантов?
А что девушка, ища помощи и защиты, в отчаянии вбежала к старому туранцу неодетая ну что ж, там у него, наверно, нашлась какая-то накидка, чтоб ей закутаться Когда, успокоившись, надумает выходить, сможет облечься в свою одежду.
В жизни бывают случаи, когда прощается и не такое. Четверть века назад брат Христиан фон Гинзрот трех благородных дам спасал тоже нагишом. То есть это он нагишом был, а не они, но какая разница?
Пруссы во время набега захватили графскую дочь с двумя конфидентками из хороших семей; на самом-то деле захватили многих, но это был в основном простой люд, его порезали уже после первой дневки, а трех достойных дев, за которых было кому заплатить выкуп, увели с собой. Ландмейстер, узнав об этом, решил не дожидаться, что там граф решит с выкупом, потому что откупаться от пруссов значит побуждать их к новым набегам. На пятый день его отряд настиг уходящих, что к вечеру встали лагерем близ лесного озерца, скрытно рассредоточился, ожидая сумерек Но ясно было: как ни начинай атаку, пруссы, видя себя в крайности, успеют лишить пленниц жизни.
Ну что тут поделаешь? Ландмейстер уже был готов трубить сигнал к атаке. И тут вдруг десятка полтора пруссов, сложив на берегу одежду и оружие, полезли в озеро ловить раков по вечерней заре самое время. Сразу стало ясно, как поступить.
Брат Христиан, вознеся молитву, тоже разоблачился до кожи, даже крест снял. (Пруссы ведь язычники, вдруг чей-то взгляд скользнет некстати?) Только отрезок веревки прихватил с собой. Прячась в камышах, подобрался к крайнему ловцу раков, тихо удавил и, притопив тело, занял его место. Едва лишь ранние сумерки сгустились братья ударили с трех сторон. Раколовы, только мечи со щитами похватав, бросились к своим и стали биться, а фон Гинзрот, схватив оружие удавленного им, поспешил к связанным пленницам.
Еще двое ринулись к ним, желая прикончить, чтоб не достались тевтонцам, но брат Христиан этих пруссов уложил, что в сумятице вечернего боя осталось незамеченным и сам встал возле благородных дам, как бы будучи одним из раколовов, охраняющих их от тевтонцев, в готовности убить, если братья-рыцари вплотную прорвутся. Видя рядом с пленницами его фигуру, пруссы больше никого к ним не отряжали. А братья-рыцари вскорости смяли их оборону, и вот так фон Гинзрот дам сберег.
Все это время одет он был, конечно, только в меч и щит.
Рассказывали, что рану он получил уже в самом конце схватки, причем от одного из братьев, принявшего его за прусса, хотя вроде все должным образом оповещены были. Также рассказывали, будто граф счел неудобным сделать в казну Ордена меньший взнос, чем пруссы бы как выкуп запросили, но вот сколько именно они могли запросить, ему пришлось обсуждать с ландмейстером добрых полсуток, и к концу этих переговоров ландмейстер выглядел удовлетворенно, а граф наоборот. Но это все россказни, им верить не обязательно.
Лютгер видел фон Гинзрота много позже, уже совсем пожилым. Слышал, как подшучивали, что, не будь тот монахом, ему бы пришлось магометанство принять ибо человек, защитивший достойную деву так, как он это сделал, обязан на ней жениться а дев этих было три. Но заслуженный ветеран только улыбался, такими шутками вовсе не затронутый. А когда юный Лютгер, сам не зная, дерзит он сейчас или робеет, спросил, вправду ли брат Христиан тогда крест надел прежде, чем рубаху накинул старый рыцарь признал это без колебаний. И насмешники умолкли, осознав, что если кто остался в дураках, так это они.
Но очень вряд ли безупречный воитель Христиан фон Гинзрот понял бы, как надо утешить рыдающую девушку, которая ворвалась среди ночи в его шатер, одетая еще более скудно, чем он в минуты своего подвига
Лютгер невольно улыбнулся. И тут же понял, что рыданий из шатра Эртургула больше не слышится.
А в следующий миг оттуда донесся тихий девичий вскрик, сразу напомнивший ему кое-что
Господи, во имя Твое хочу я завершить этот день, жажду душою вознестись к Тебе. Но, увы, Господи, сегодня я оказался слабым и неумным вождем Твоих детей, вверенных моей заботе. Прости меня, Отче Небесный, не лиши меня Твоей помощи, чтобы завтра я мог точнее понять Твой замысел и усердно исполнять Твою волю!