Тут Лютгер вдруг вспомнил, что слышал лишь неделю назад о яствах и питье преисподней и пальцы его едва не соскочили со струн. К счастью, пелось сейчас о деяниях и желаниях очень даже посюсторонних, пускай и чудесных при этом:
Лютгер намерено выделил голосом «деву» и «женщину», ибо все, что касается мути, силков, опасного непостоянства, сладкого зла, это лишь о тех, кто познал мужа, сказано. Любая из них по сути пленница своего жадного чрева и нечестивого влагалища. В девах же всегда сохраняется подобие Приснодевы, Пречистой, Благословенной.
Кто уличен, судьбы не минет:
Палач убьет и в воду кинет.
Когда же, наконец, всем девам
Велят пройти под этим древом,
Он выберет на этот год
Ту, на кого цветок спадет.
Жарко и ярко горит саксаульник, потрескивают в костре поленья. У Сюрлетты в волосах цветок? Зеленая веточка? Не разглядеть пламя искажает цвета.
Переступает без опаски
Осталась той же в нем окраски
Вода, а ведь светла струя,
Когда лишь дева у ручья.
Тут Лютгер с изумлением заметил, что лекарь украдкой делает ему через костер какие-то знаки причем, судя по всему, уже давно. И почти такие же знаки делает воин-слуга, тоже сидящий рядом с бейлербеем, но по другую сторону. Между тем он не может видеть лекаря их движения различимы лишь с противоположной стороны костра.
Жесты лекаря предостерегают. Слуга скорее исполнен угрозы. И они оба боятся, что их тайные движения будут замечены.
Кого они тут могут бояться? Своего повелителя? Почему?!
Может быть, не его, а за него?
Быстрый взгляд на Эртургула. Он смотрит в костер, по выражению его лица ничего прочесть невозможно.
Так или иначе, пора заканчивать. Через десять строк обозначается некоторое подобие малого финала вот им и надлежит воспользоваться!
После чего он в брак с ней вступит,
Воздаст ей почести, пролюбит,
Продержит, как супругу, год,
Затем замучит и убьет
Нет, не успел Лютгер пропеть все десять строк. Эмре, явно не видевший знаков слуги и лекаря, давно уже ерзал на своем месте. И вот сейчас он не выдержал по своим собственным причинам:
Значит, вот как ты нас видишь, чужеземец?!
Кого нас? спокойно осведомился Бруно, и песнопевец, пораженный, замолк, не ожидавший, во-первых, его вмешательства, а во-вторых, того, что вмешательство это, если уж будет, окажется столь мирным. Лютгер тоже был этим изумлен, по правде говоря.
Нас, правоверных! Эмре, наконец, собрался с мыслями. Ведь не о своем короле ты говоришь и не о епископе, умучивающем собственных жен!
А также не об источнике, которого нет под небом этого мира, возразил Бруно, и это было куда правильней, чем объяснять, что у епископов не бывает жен. Или за меч хвататься. А ранее брат мой пел о золотом коньке башни, высящейся посреди града Вавилона, причем не стародавнего, но нынешнего. Будто бы золота там на сто марок, то есть он на миг задумался, около шестидесяти мискалей. Как думаешь, есть там сейчас башня, украшенная таким количеством золота?
Честное слово, Лютгер его не узнавал!
Быстрый взгляд на слугу и лекаря: те сидят важные, неприступные трудно поверить, что они способны делать какие-то жесты тайком от своего повелителя. А повелитель уже не глядит в угли костра. Он обводит взглядом всех и молчаливо улыбается, поощряя их к беседе, как молодых воинов, бывает, поощряют к проявлению удали.
А все же прав этот нехристь, все тем же ровным голосом проговорил Бруно по-немецки, кивнув в направлении Эмре. Именно таковы они и есть, как тот эмир. Губят невинные души без зазрения совести
Как раз невинных он губил раз в год и поодиночке, возразил Лютгер, это согрешивших напропалую.
Что ты говоришь ему? снова вскинулся песнопевец, умолкший было при виде улыбки бейлербея. О чем вы друг с другом уславливаетесь?
Напоминаю своему брату, чтобы он вернул тебе эль-уд, невозмутимо ответил Бруно уже по-арабски. Раз уж песня все равно окончена. А он мне напоминает, чтобы я сказал это на языке, понятном здесь всем.
Воистину, сегодня был вечер чудес!
Лютгер, спохватившись, протянул лютню ее настоящему владельцу.
Этот эмир и впрямь дурной человек, неожиданно заговорила Сюрлетта, и все воззрились на нее в изумлении. Даже Эртургул нахмурился: в своем желании поощрять диспут он, кажется, не собирался заходить столь далеко. Но вспомните о благости Всевышнего! Он может даже злые дела поставить на службу благу!
Ты о чем говоришь? озадаченно спросил Бруно. Он и сейчас первым опомнился от удивления. Поистине, это был его вечер!
Воистину, сегодня был вечер чудес!
Лютгер, спохватившись, протянул лютню ее настоящему владельцу.
Этот эмир и впрямь дурной человек, неожиданно заговорила Сюрлетта, и все воззрились на нее в изумлении. Даже Эртургул нахмурился: в своем желании поощрять диспут он, кажется, не собирался заходить столь далеко. Но вспомните о благости Всевышнего! Он может даже злые дела поставить на службу благу!
Ты о чем говоришь? озадаченно спросил Бруно. Он и сейчас первым опомнился от удивления. Поистине, это был его вечер!
А о том, что этот жестокий господин, убивая девушек, помогал их душам освободиться и улететь. Вон туда, она подняла голову к усыпанному звездами небосводу. Ведь чем скорей человек окажется там, тем лучше, верно?