Ты ешь, ешь, она глядела на него со снисходительностью, которая, впрочем, нисколько не задевала. Она замуж за тебя решила выйти. Думает, ты побежишь мириться побежишь?
И в этом была своя правда.
Роман с Ольгердой, вспыхнувший прошлым летом, длился и длился, и, пожалуй, был самым протяженным из всех, которые случались с Себастьяном. И не в любви тут дело.
Не было любви.
Сперва влюбленность, легкий дурман очарования, который вскоре развеялся. И не то, чтобы Себастьян вовсе разочаровался в ней, скорее уж осознал, что разрыв потребует сил, а поиск новой любовницы времени, которого катастрофически не хватало. Да и что с новой?
Тот же дурман.
И разочарование, когда он проходит. И осознание, что эта женщина ничем не отличается от прочих. Снова обиды, снова истерики нет, Ольгерда хотя бы была достаточно мудра, чтобы не навязываться. Встречи дважды в неделю.
Ужины в той же «Перепелке», ибо иных заведений приличного толка в городе не имелось.
Пролетка.
Подарок, который Ольгерда принимала с мягкой улыбкой. Цветы, постель завтрак и панна Гжижмовска, встречавшая гостью насмешливым молчанием. Поцелуй на прощание и снова пролетка иногда привычная рутина дней разрывалась выходами в свет, который был рад Себастьяну, но радость эта не была обоюдной.
Тоска.
Жениться тебе надо, панна Гжижмовска держала крохотную кофейную чашку двумя пальцами.
На Ольгерде?
Вотан упаси! скрипнуло кресло. И медвежья шкура съехала на пол, а панна Гжижмовска поплотней запахнула байковый халат с атласною отстрочкой.
А на ком?
Тебе решать. Найди кого, а то прилип к этой пиявке, будто приворожила.
На меня привороты не действуют, Себастьян поймал себя на том, что уже несколько минут он сосредоточенно намазывает маслом булку.
Это просто никто всерьез за тебя не брался. А эта может и взяться, этой ума хватит и денег с той стороны всякое идет, панна Гжижмовска поджала губы, демонстрируя крайнюю степень неодобрения нынешней либеральной политикой. Тоже вздумали, с Хольмом замиряться
Она молчала.
Баюкала трубку, причудливую, с люлькой узкой и длинной, с изогнутым чубуком, покрытым мелкими узорами. Трубку полагалось ставить на спину костяного дракона, который тоже был стар, куда старше и пани Гжижмовской, и дома ее, и, быть может, самого города. В глазах дракона некогда сияли драгоценные камни, но людская жадность ослепила, а неуклюжесть лишила куцего крыла, оставив одно, бесполезное.
До меня дошли нехорошие слухи, панна Гжижмовска поморщилась. Все же как дочь военного, полицейское ведомство она не одобряла, но и о долге перед обществом помнила. Твоя Ольгерда не просто так крутится. С тебя она почти ничего не берет.
А что должна?
Разговор свернул не туда. Неприятная тема.
Что должна помнится, до тебя у нее в полюбовниках Чиченков ходил он ей режиссера и прикупил, когда старая прима отказалась место уступать. А заодно коляску справил, гарнитуру бриллиантовую шубу про шубу не знаю, но с театром он ей помог. Тогда-то половину труппы уволили. Набрали новых, поплоше, чтоб игрой своей Ольгерде не заминали
Себастьян молчал.
Ел булку.
С маслом. Масло, если верить местной газете, где печатались мудрые советы на все случаи жизни, зело от язвенной болезни помогает. А то в последнее время как-то оно не так стало. Еще не болит, но вот ноет, подсасывает, упреждая, что до язвы уж недалече осталось.
Она и от прочих знаки внимания принимать горазда. Не о цветах говорю ей цветы корзинами слали, а ты букетики таскаешь. Браслетку поднес, это хорошо, но таких браслеток ей горы подносили неужто ничего не требует?
Намекает, признался Себастьян, пальцы облизывая.
А ты намеков не понимаешь. Хорошая позиция, тактически грамотная стратегически если она тебе не нужна, тоже сойдет
Себастьян кивнул.
Не нужна.
Наверное.
А вот ты ей, если до сих пор на кого пощедрей не сменяла, нужен. И вот раньше-то я думала, что Олечка наша в княжны метит и ладно бы, ты, небось, не такой дурак, чтобы жениться.
Себастьян вновь кивнул: жениться он не планирует.
В принципе.
Вот то теперь если она не сама к тебе интерес проявляет, значит, попросили, а если попросили, то не зря панна Гжижмовска постучала пальцем по люльке. Ногти ее от табака пожелтели, стали плотны, но данное обстоятельство почтенную вдову нисколько не печалило. Потому будь осторожен, Себастьянушка будь очень осторожен.
Будет.
Куда он денется.
а с утреца дождь зарядил, и главное такой мелкий, мерзостный, не оставляющий ни малейшей надежды на солнце. Пролетка дребезжала. Возница, закрутившийся в провощенный плащ, матюкался, но как-то скучно, без огонька. Город был сер и уныл. По мостовым расплывались лужи, каменные стены дышали сыростью и даже зелень местечковых каштанов, которые только-только тронула осенняя ржа, казалась какою-то тусклою.
Надобно бы мотор перегнать. Братец предлагал, и Себастьян был бы не против, все сподручней, чем извозчиков мучить, да вот куда его ставить? В доме панны Гуржаковой конюшни нету, а съезжать из-за такой малости нет, пожалуй, к подобным переменам в жизни Себастьян готов не был.
Хватит ему уже перемен.