Он застыл в проеме. Что там застыл! Прирос! Не к полу, а к земле! От мгновенно отяжелевших ног побежали корни, пронзая этажи и перекрытия, вонзились в почву и помчались далее, к ядру Земли. И Антон превратился в дерево не в нарядное лиственное, а в корявый ствол с пеньками обрубленных веток, как изуродованные ясени. Дерево имело сердце и глаза. То и другое рвалось наружу: сердце выпрыгивало от щемящей тоски и любви, глаза выкатывались от ужаса.
Родители! Мама и папа в натуральную величину и как бы совершенно живые! Отец сидит на угловом диванчике, читает газету, курит трубку. Мама, в кухонном переднике, стоит у плиты и что-то перемешивает в кастрюле.
Антон не знал, сколько времени он простоял в жутком оцепенении. Наверное, минуту. Но если бы ему сказали, что на сто лет впал в кошмарный летаргический сон, поверил.
Его заметила мама. Повернулась к нему.
Проснулся? Кушать хочешь? кивнула на столовые приборы в его руках. Хорошо, продукты купил. А то я уже не знала, из чего готовить.
По горизонтали. Житель европейской страны, хранившей нейтралитет во Второй мировой войне. Четыре буквы. Отец разгадывал кроссворд в газете.
Швед, выдавил Антон.
Ш-в-е-д, проговорил отец по буквам и заполнил карандашом квадратики. Правильно.
Швед Антона спас. Если бы у него автоматически не включился нужный участок в мозгу, то голову определенно замкнуло, и она перегорела бы полностью и бесповоротно. Теперь же стал потихоньку оживать. Деревянные ноги подогнулись в коленях, Антон упал на стул. Мама подсела к отцу, смотрела на сына со щемящей жалостью. Такое выражение лица было у нее, когда водила в детстве к зубному врачу. «Надо потерпеть, хотела бы, но не могу взять на себя твою боль и страх. Надо потерпеть». Отец продолжил изображать сцену «все как бы обычно, я вот тут кроссвордом балуюсь».
Один из крупнейших японских островов. Четыре буквы, последняя «ю». Ну? вопросительно посмотрел он на сына поверх очков. Кюсю! стал вписывать.
Один из крупнейших японских островов. Четыре буквы, последняя «ю». Ну? вопросительно посмотрел он на сына поверх очков. Кюсю! стал вписывать.
У тебя трубка погасла, пробормотал Антон. Это вы? Откуда?
Да ее что кури, что просто во рту держи! Отец явно уходил от ответа, и мама (или кто они?) тоже. Принялась незлобиво бранить отца:
Только продукты переводишь. Вот позавчера спиртное пил Антоша, это он твою водку ополовинил. Зачем, спрашивается, если вкуса не чувствуешь?
Привычка та же натура.
Откуда вы? перебил Антон. Отвечайте немедленно, или я сойду с ума!
Известно откуда. Мама развела руками. Сам понимаешь.
Нет! крикнул Антон и почувствовал легкое дуновение уверенности от своего зычного голоса. Я ничего не понимаю! Мои родители умерли! У-мер-ли! раздельно повторил он. Печь крематория это не холодильник криогенный для миллиардеров. Пепел! Пепел моих родителей покоится на Хованском кладбище. Западное Хованское, седьмой ряд третьей линии, зачем-то уточнил он.
А помнишь прекрасную легенду, как нашли могилу шотландского воина? спросил отец. На ней было написано: «Не стой над моею могилой в слезах. Меня здесь нет, и я не прах!»
Кто вы? простонал Антон, едва не плача.
Сыночек! На мамином лице, точно в зеркале, отражались его эмоции. Это мы, твои родители. Разве не узнаешь?
Водки! изрек отец. Света, налей ему водки!
Лучше валерьянки, подхватилась мама.
Она накапала в рюмку лекарства, не протянула Антону, а поставила перед ним. Правильно сделала, потому что он смертельно боялся дотронуться до оживших родителей.
Антон залпом проглотил валерьянку. Лучше бы он был лошадью, а снадобье каплей никотина. Но он был человеком, и лекарство оказало то же действие, что и на большое животное, то есть никакого.
Убедительно прошу! зло насупился Антон. Объяснить мне ваше появление и происхождение. В выражениях, понятных с точки зрения физики, биологии или любой прочей материалистической науки. Я не позволю издеваться над памятью моих родителей! Если надо мной в последнее время ставят опыты, облучают неизвестно чем, вызывают дикие галлюцинации, то я заявляю протест! Это нарушение прав человека! Я не подопытная мартышка и не собираюсь служить экспериментальным мясом для гребаных эсэсовцев от науки!
Господи! Как же он без них соскучился! Даже не представлял насколько. Отец (виртуальный) правдиво нервничает. Возьмет погасшую трубку в рот, вынет, переложит из одной руки в другую, в воздухе махнет. Он любил читать морали, готовился к ним, мысленно составляя нравоучительную проповедь, и жестикулировал с трубкой в руке. На мамином лице, родном до остановки сердца, целая гамма чувств: от «рыбий жир за плохие слова» и до «маленький мой страдает».
Антон застонал, грохнулся лбом об стол и застыл. Некоторое время молчали. Потом мама тихо подала голос:
Если бы мы могли, разве не рассказали?
Нет, ну если сын не хочет, так же тихо ответил отец, и Антон отлично представил, как он сейчас жестикулирует трубкой. Не признает нас, не понимает, что избранный, то, Света, уберемся отсюда? Со Светой на том свете, горько скаламбурил отец, и по его тону Антон понял, что эту фразу батя произносил много-много раз.