Но мохнатая лапка Ерофея запечатала мне рот.
— Т-с-с.
Я невольно покрепче сжал нагретый ладонями ствол. Ерофей еще сильнее притушил свет, мне начало мерещиться, что я попал в тот самый тоннель из кошмара. Вот как действуют на нормального человека балдахины! В салоне повисла напряженная тишина. Вдруг я услышал приглушенное постукивание и шуршание. Они пришли! Или это просто вздыхала вентиляция?
Минуты тянулись бесконечно. Но Ерофей не ошибается в подобных случаях. На черные козни у него исключительное чутье.
Внезапно в бронзовой фигурной решетке прямо над кроватью мелькнуло светлое пятно — бегущий далекий отблеск, будто кто-то неосторожно посветил изнутри фонариком. Шуршание усилилось, долетел невнятный писк. А потом послышалось тонкое, нежное шипение, словно из проржавевшей трубы пробивалась тонкая струйка пара.
— Ты видишь ее? — взревел Ерофей, отбросив всякие предосторожности. — Видишь?!
С выражением ужаса и отвращения на побледневшем лице он принялся хлестать по бронзовой решетке неизменным прутом омелы. Шипение стало сильнее. Мои напряженные нервы не выдержали, я вскинул пулемет и нажал на спуск. Пулемет забился и задрожал, точно живой, выплевывая струю раскаленного серебра. Я стрелял не целясь, единственно чтобы немного успокоиться. Пули с визгом и щелканьем рикошетировали куда попало и носились по всей комнате. Мы подвергались очень серьезной опасности, даже более серьезной, чем подкрадывавшаяся к нам из вентиляционной трубы.
Хотя я стрелял навскидку, мой прицел оказался достаточно верным, Очередь с корнем выворотила вентиляционную решетку, провалившуюся внутрь шахты. Еще я подстрелил три осветительные панели на потолке, дисплей, венский стул и зеркало. Тьфу ты, вот незадача. Разбитое зеркало — дурной знак. Наконец диск пулемета опустел, он поперхнулся и замолчал, прежде чем я успел расколошматить еще что-нибудь.
Лишь теперь Ерофей включил свет на полную мощность (какая осталась). В разбитых панелях трещало и искрило, потолок мигал в такт треску. Неверный дергающийся свет обрисовал на подушке развивающуюся желтую ленту в коричневых крапинках. Прямо на том месте, где час назад покоилась моя голова. Вся подушка была забрызгана оранжевой жидкостью. Пестрая лента приподняла крошечную граненую головку, высунулся раздвоенный язычок, прозвучало слабое шипение.
— Эфа, — морщась, пояснил Ерофей. — Песчаная гадюка. Самая опасная змея Средней Азии.
Зубы у меня невольно лязгнули.
— Кошмар, — только и смог выдавить я. — Ты спас мне жизнь. Если бы эта гадина меня ужалила…
— Вот что значит подслушать чужой разговор, — вздохнул Ерофей.
— Профессор…
Какая-то смутная догадка мелькнула у меня. Где-то я подобное слышал или читал.
— Пестрая лента… — пробормотал я. — Пестрая лента… Что бы это значило?
— Это были профессор и какой-то сенсей.
— Кто?
— Сенсей.
— Опять восточные мотивы. — Я погрозил кулаком невидимому врагу. — Я им покажу харакири Кришна-харе. Ты их видел?
— В том-то и фокус, что нет. Коридор длинный прямой, хорошо освещен. Но когда я выглянул, никого не было, как сквозь стену прошли. — Ерофей почесал бороду. — Не понимаю.
Разгадка была совсем близко, следовало только немного напрячься. Применим дедуктивный метод.
— Профессор математики, Семь Сотых… Если это написать цифрами… Пестрая лента… Эврика! Вспомнил! Ерофей, теперь я знаю, кто наш противник. Это опасный враг, но, зная кто нам противостоит, мы получаем серьезное преимущество. Пестрая лента и профессор математики. Большая светящаяся собака. Вот ключи!
Ерофей задумчиво поковырял в носу.
— Не знаю таких.
— Надо читать Конан-Дойля.
— Иностранец, — Ерофей брезгливо сплюнул.